Найди меня

Фрейзер Энн

— Ладно, — сказала она. — Я согласна.

Не для того она согласилась на эту поездку, чтобы остановиться на полпути, чем бы это ни кончилось.

Дэниел сделал знак рукой, и они отошли на несколько шагов, чтобы их не слышали.

— Мне это не нравится.

Она продолжала смотреть на отца.

— Он в кандалах.

— Он что-то задумал.

— Согласна. У него всегда второе дно. Манипулятор, в этом можно не сомневаться.

— Подозреваю, что он рассчитывает взять вас в заложницы.

—

Я этого не допущу. Не буду подходить близко.

— Вы вооружены?

— Нет.

Он протянул ей пистолет.

— Возьмите мой.

Отшатнувшись, она сказала:

— Я больше не прикасаюсь к оружию. У меня и дома его нет. И потом, лучше без пистолета. Возможно, он надеется отобрать его.

Или надеется уговорить ее помочь ему. На первый взгляд смехотворная идея. А если нет? Может ли она по-настоящему доверять себе в чем-то, что касается отца?

Дэниел убрал оружие в кобуру и прикрыл пиджаком. Должно быть, ему было чертовски жарко.

— Я умею держать себя в руках. — Она вовсе не была в этом уверена.

— Я все же против.

— А я думаю, стоит рискнуть. — Сверху открывался вид на мили вокруг. Сотни миль, крутой обрыв на востоке, пустынная равнина в пыльной дымке далеко внизу. — Здесь некуда бежать, негде спрятаться. Что может сделать один старик?

Наконец, Дэниел сдался.

Отцу велели идти в нескольких шагах впереди Рени, чтобы она его видела. Дэниел и охранники остались ждать с оружием наготове, а отец и дочь по едва приметной тропке зашли за исполинский валун, где их не было видно и слышно. Но звук в пустыне разносится далеко, и зов о помощи легко услышать.

Бен долго смотрел на нее, а она молча стояла, не ободряя, не желая ничем помогать ему. Ветер взметнул остатки волос отца, и он заговорил громким шепотом. Его старый трюк. Шепот — способ заставить человека приблизиться.

— Хотел поговорить с тобой, — он вполне правдоподобно изображал искренность, но она знала, что это притворство. — Попросить прощения за то, что использовал тебя.

Она не ответила, но почувствовала, как внутри поднимается гнев. Он пришел сюда облегчить душу? Ищет прощения? Она не собирается облегчать его бремя, выслушивая извинения.

— Это были непреодолимые желания, — продолжал Бен. — Не могу найти оправдания тому, что сделал. Я психолог, но и сам ничего не понимаю. Все эти годы я терзаюсь виной, передо мной стоят лица убитых женщин. Это гложет меня заживо.

Возможно, это и правда. Хотелось бы надеяться.

— Знаю, ты не можешь меня простить. Я и не надеюсь на прощение. Просто хотел тебя увидеть. Но есть многое, чего ты не знаешь.

Она сняла очки и повесила их на вырез футболки.

— Расскажи. — «Расскажи». Свойство человека — искать ответы, даже если ответы ничего не значат.

— Теперь это не имеет значения.

Просто хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю.

Изъявления любви ранили гораздо больнее попыток извинений.

— Ты по-прежнему любишь играть в скребл? — спросил он.

С чего ей играть в игру, в которую они играли вместе?

— Нет.

— И зря. Наверное, в хижине твоей бабушки еще сохранилась доска.

— Понятия не имею, мне все равно.

Он шевельнулся, подняв одну скованную руку к поясу в умоляющем жесте, звякнула цепь, напоминая о его извращенных преступлениях.

— Подойди поближе.

Она подошла. Но не так близко, чтобы он мог схватить ее.

— Твоя мать не навещала меня много лет. Я писал и не получал ответа. Дал ей развод, как она хотела. Наверное, они с Морисом наслаждаются жизнью вдвоем. Ходят на выставки и приемы. Без меня.

Похоже, он многое знал о Розалинде.

— Можно тебя обнять?

Какой опасный вопрос.

— Нет.

— Ну пожалуйста, птичка.

Она еще раз повторила, тверже, скорее для себя, чем для него.

— Нет.

Он изогнулся, чтобы вытащить из нагрудного кармана сложенный кусок бумаги. Когда тот оказался у него в пальцах, он попытался вытянуть руку, но не сумел.

— Возьми.

Она уставилось на бумажку, зажатую двумя пальцами.

— Не хочу дотрагиваться ни до чего, чего касался ты. — Не совсем так, потому что у нее все еще стояла коробка его подарков. Карты, рисунки, записи, сделанные специально для нее. Все это трогал он и трогала она.

— Я никогда не сделаю тебе ничего плохого.

— Ты уже сделал. Неужели не понятно? Ты ранил меня тогда и продолжаешь ранить каждый божий день.

— Я имел в виду здесь и сейчас. Но я понимаю. Вижу в каждой клеточке твоего существа, как глубоко я тебя ранил. — Он сунул бумажку обратно в карман и стоял с жалким видом.

В этот момент он был другим отцом, тем, которого она любила, который никогда бы не причинил ей зла и всегда защищал ее.

Она подошла ближе. Еще ближе, глядя ему в глаза, зная, что где-то там внутри прячется чудовище. Но там же был и ее отец.

Рени была профайлером и знала, что жертвы иногда возвращаются к своим мучителям помимо воли. Собственное поведение поразило ее и испугало. Как быстро он может переубедить ее. Если бы у нее был пистолет, она бы уже стала его заложницей. Или была бы мертва.

Он взял ее руки в свои, кожа к коже. Так знакомо и одновременно незнакомо. Ей следовало встревожиться, но она не тревожилась. Время сместилось, и воспоминания захлестнули ее сознание. Отец подбрасывает ее над головой в бассейне, говорит ей, какая она особенная, улыбается с переднего сиденья машины, рассказывает о разных птицах, о том, что надо их защищать.