Не будь дурой, детка!
Шрифт:
— Как остальные?! — реально испуганно.
— Так! — обреченно выдохнул шеф. — Матушка изволила пожаловать, да не одна, а с внуками. Сейчас будут планомерно жизни учить и дом разносить…
За Даринкиной спиной на минуту — две повисла напряженная тишина. Девушка с большим опасением оторвалась от савеловской груди и откинула голову назад, встречаясь с его довольными бесстыжими глазами.
— Ром, а он уже ушел? — почему — то снова шепотом.
— Кто?
— Елисей твой…
— Ну, во — первых, не мой, а сестры, а…
— А во — вта-аых, — не усол! — и маленькая мордочка, напрочь игнорируя законы
— Ай! — крикнул Роман, которому затылком дали по носу.
— Пливет! — и наглый сорванец расплылся в улыбке. — Меня Илисеем зовут. А тебя как?
— Даринела.
— О! — восхищенно закричал ромкиной сестры троглодит. — Бабуска! Она тозе итальянка! — и тут же затараторил… по — итальянски.
Из всего им сказанного Горянова поняла лишь: бонджорно и ми пьяче мольто.
Кошмар!
Глава 19
Завтрак в Ромкином доме дался Горяновой тяжело. Пришлось срочно приводить себя в порядок, что было делом трудным, во — первых, потому, что Елисей ни на секунду от Даринки не желал отходить и все действия Горяновой сопровождал громкой подробнейшей инструкцией типа: «Бабуска, а она узе встает», «лохматая, паавда, зуть, поосто», «ого, какие сиси» и так далее, короче, с особой детской деликатностью, а во-вторых, пришлось срочно переодеваться в офисную одежду, ту самую, несвежую, которая только добавляла дискомфорта. Хорошо Роман, увидев Даринку, выходящую из в душа в полной офисной амуниции, скривился:
— Горянова! Ну, ты со своей гордостью вообще с ума сошла! — и уже Елисею, восхищенно рассматривающему Даринку снизу вверх: — А ну, быстро пошел отсюда… руки мыть!
И тут же повел девушку в большую спальню (да, в его доме она, оказывается, имелась), где в шкафу на одной из полок, еще новенькие, лежали женские вещи.
— Выбирай, не стесняйся, — и засмеялся, довольный, разъясняя напрягшейся Горяновой, — это сестра купила четыре года назад, а потом пошла Елисейку рожать, вот и не пригодилось. Бери, надевай, а то совсем смотришься глупо и инородно, — и, увидев непримиримое ослиное упрямство на ее лице, подтолкнул девушку к шкафу аккуратно так за попу: — Бери! А с Машкой я потом разберусь. Тебе целый день еще… Да! Чего таращишься? Вечером вообще шашлыки будут. Сестра с мужем приедут. Посидим…
И это его страшное «посидим» большой проблемой повисло в воздухе. «О — о! Я попала!»
Аличе Катарина Кьяри-Савелова, или, как она попросила себя называть, тетя Катя, улыбалась весьма радушно. Когда Горянова вместе с Романом появились в гостиной, стол уже был накрыт. Елисейка и еще один постреленок лет семи крутились возле бабушки, высокой стройной женщины за шестьдесят, очень хорошо выглядевшей, с копной роскошных шоколадных волос, которая с невероятным теплом и нежностью смотрела на своего взрослого сына и на его немного оробевшую гостью.
Представлял Роман Горянову матери весьма комично.
— Мам, только постарайся без твоих драматичных расспросов, а то Даринка у нас девушка скромная…
Скромная девушка больно ущепнула шефа за … что под руками было, за то и ущепнула. Тот поморщился. Елисейка закатился громким звонким смехом:
— Сипаейца!
— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась Даринка.
— Здравствуйте! — женщина кивнула, отвечая, и теплая, такая мудрая, такая любящая улыбка затопила ее всю.
Стали завтракать. Детвора кушала непринужденно, и этим существенно сглаживала горяновскую неловкость. Роман тоже лопал с аппетитом, сразу помолодев лет так на сорок, потому что строил мелким злобные рожицы, доводя Елисейку и его более взрослого брата Радимира до смешливых колик.
— Рома! Ну что ты, как маленький! — строго сказала тетя Катя, но снова улыбнулась. И эта улыбка растворилась теперь не только в лице, но и в движениях, в том, как она вытирала с Елисейкиных губ варенье, как пододвигала Даринке только что испеченные сырники, внимательно вглядываясь в девушку, как ласково стирала с лица сына несуществующие крошки… Женщина была рада. В этом не было никаких сомнений. Рада Роме, рада Даринке, рада этому дню, и ее лучезарное настроение заражало. Горянова не заметила, как напряжение, сковывающее ее, ушло, уступив место сладкой неге и радости. Ей очень понравилась умная и ласковая Ромина мама…
— Все! — Роман вставал из-за стола прежним непримиримым тираном и сатрапом (а говорят, что сытые мужчины — добрые — врут люди!) — Дарин, нам работать пора! Мы с тобой и половины вчера не сделали.
— Рома! — укоризненно покачала головой мать.
— Работа прежде всего! — и потянул еще не допившую свой кофе девушку в комнату.
Работать не хотелось. Хотелось спать, или просто лежать, или гулять. Но не работать.
— Горянова, соберись! Скоро отдохнешь! — шеф хмурил брови: — Сейчас Мария заявится с мужем — и конец работе! — он продолжал диктовать.
Конечно! Ему ничего не мешало. И даже то, что на его ногах пудовым грузом, отдыхая, вполне себе уютно расположился Елисей, который воспринимал дядю лишь как прибор для скалолазания. Парень, вообще ничего не замечая вокруг, пытался с упёртостью горного барана залезть дяде на шею, цеплялся маленькими ручонками, подпрыгивал. Оттягивал домашние штаны, пытался подтянуться на ромкиной футболке. А когда, минут через сорок понял тщетность своих попыток, решил сменить тактику и забрался на спинку дивана, чтобы потом, балансируя, залезть дяде на шею. Тот факт, что спинка дивана находилась метрах в двух от Романа, нисколько мальца не смущал. Он не ограничивал себя в попытках. И так в течение последних двух часов.
Савелов, сначала старавшийся его угомонить, потом скинуть, потом игнорировать — явно в борьбе характеров проигрывал.
— Он мне шею свернет, — изумлялся племяннику Савелов, наблюдая, как Елисей, отдохнув немного, уже метнулся вглубь и теперь, помогая себе лбом, ногами и страшным утробным рычанием, тащит через всю комнату огромное неподъемное кресло, с которого, как с трамплина, собирался перепрыгнуть на Ромкину головушку.
— Азарт — это у вас семейное, шеф…
Часам к двум они с Ромкой добили все цифры. К тому времени Елисейка, к большому счастью всех взрослых, выдохся, и они с Миркой (так тетя Катя ласково звала старшего), пошли обедать и спать. Ромкина мама и Горянову звала, но шеф был тверд: нужно закончить — и точка. Что ж, вот теперь Савелов довольно улыбался, собирая листки по папкам.