Не для нас с тобою

Сильвер Лидия

Матвей в ту же секунду, тянет меня за руку, заставляя сесть и не больно хлопает по спине.

— Ты как? — встревоженно спрашивает он.

— Нормально, — я откашливаюсь, судорожно размышляя, как бы незаметно убрать свои трусики с глаз.

— Что-то мы с тобой постоянно в одной плоскости встречаемся, — наигранно весело хмыкает Матвей. — Встречаемся в вертикальной, а заканчиваем в горизонтальной.

Я молчу на его наблюдение. Сама уже поняла, что не могу бороться со своим желанием. Матвей делает вид, что эта ситуация для него не серьезная, но по напряжению

скользящем в голосе я понимаю что это не так.

— Может продолжим эту традицию? — Мурлычет как кот, обводя подушечкой большого пальца ореол моего соска, посылая мурашки по телу.

— Я могу тебе предложить лишь постельные отношения, — довольно мурлычу в ответ. Напряжение во всем теле спало, его наполняет лёгкая нега.

— Ты серьезно? — Матвей отвлекается от моей расстёгнутой блузки и расширившимися от удивления глазами сканирует мое лицо.

Киваю, отведя взгляд. Нутром чувствую его разочарование, но я пока не могу обещать больше.

— Никакой эмоциональной привязанности, — перечисляю заученные как мантру фразы. — Через три месяца разбегаемся друзьями. Другой женщины в твоей жизни я не потерплю. Либо ты со мной, либо с другой. Во всех смыслах. И ещё. У меня аллергия на презервативы. Я на таблетках. Я здорова. От тебя я хочу того же.

— Ты серьезно? — по нему видно, что он не ожидал такого расклада. Но я не отступаю:

— Да, Матвей.

— Хорошо, Мила, — мне кажется, в его голосе слышу злость. Что ж. Это не моя проблема.

Его настроение тут же резко меняется, и он валит меня на спину, впиваясь губами в шею. По коже бегут мурашки. Я довольно хихикаю.

— Я удивлена, — произношу через некоторое время. — Почему перед твоим офисом не стоит очередь из дамочек с матрасами?

— Я не коллекционер, — просто отвечает он.

— А зря.

— Почему?

— Вдруг пригодится. Стресс снять.

— Я предпочитаю постоянство.

Я удовлетворена его ответом на мою провокацию. Глупо и по-детски — понимаю. Но страх быть на вторых ролях не отпускает. Именно поэтому придумала эти условия.

— Матвей, ко мне приходили люди Шахова, — тут же спохватываюсь я.

Его лицо мрачнеет.

— Что хотели?

— Угрожали, шантажировали дочерью.

— Я разберусь, — просто отвечает он, и это выводит меня из себя.

— Как?!

— Это мое дело, — упрямится он.

— Это между прочим касается самого дорогого мне человека.

— Мил, — его серьезный тон не оставляет сомнений. — Доверься мне, прошу. Если я сказал, что разберусь, значит разберусь. Не волнуйся ни о чем.

Его слова звучат так уверенно. Я все равно не отпускаю. Мешать не буду, но и пути отхода нужно придумать.

На всякий случай.

20. Мила

Два месяца спустя

Как же меня бесит эта резкая смена погоды между временами года. Только вчера на улице стояла изнуряющая августовская жара. Город изнывал, пылая жаром асфальта, загазованностью и пылью. А сегодня дождь лупит по окнам с такой силой, что впору спрятаться под одеялом и спать до обеда, не

выходя из дома никуда.

Но я не могу себе позволить поддаться ленности, потому что нужно собираться на работу и отвести Леську в детский сад.

Наскоро перекусив пряниками и обжегшись горячим кофе, я нанесла косметику и выбрала наряд на работу, побросав одежду на кровать, как слышу топот босых маленьких ножек по ламинату. Дверь в мою спальню открывается, и на пороге застывает моя бледная как смерть дочка с мученическим выражением лица.

— Мама, голова болит, — жалуется она, пугая меня хриплым надсадным кашлем.

Громко охаю и бросаюсь к ней, прижимаясь губами к ее маленькому лобику. Она горяча, как печка!

Подхватив дочь на руки и отнеся ее в детскую, укладываю малышку на кровать, одной рукой набирая по телефону Игоря, а другой — ставлю градусник дочери.

Предупредив начальника, что я ухожу на больничный и буду работать из дома, тем же делом вызываю врача на дом.

— Тридцать восемь и пять, — проговариваю в трубку в четвертый раз, стараясь не раздражаться равнодушному голосу на том конце провода. Конечно, это не ее дочь сейчас мучается от дикой головной боли и хрипит от дерущего грудную клетку кашля. Она не знает, что три дня назад я закрыла больничный. Ей невдомёк, что я неделю безвылазно просидела в четырех стенах, заказывая еду и предметы первой необходимости на дом по интернету доставкой. Ей плевать, что мне через три дня сдавать очередной отчёт в налоговую, а сделать его у меня возможности нет, потому что маленького ребенка, находящегося дома и изнывающего от скуки приходится развлекать, наплевав на свои хотелки и дела. А няня, каждый раз, узнав, что у ребенка ОРВИ тут же начинает жалобно скулить о том, что она боится заразиться и вообще уезжает на три дня на дачу.

— Тридцать восемь? — противным голосом скрежещет трубка, лениво растягивая гласные. По очередному вопросу я понимаю, что врача попросту не хотят присылать. Оно и понятно — кому охота выходить на улицу в такую погоду.

— Тридцать восемь и пять, — повторяю в пятый раз, стараясь говорить спокойным тоном. Дышу глубоко и ровно, но внутри все кипит от гнева, беспокойства и раздражения.

— Ну-у ладно-о, — нудит трубка, — я пришлю к вам врача.

— Спасибо, — скрываюсь на полукрик, отбивая звонок и бросаясь к большой коробке с детскими лекарствами.

Весь день провела бегая, как белка в колесе, стараясь услужить прихотям дочери, которой то плохо, то горло болит, то "хочу мутики", "поставь малыш Саша", "нет, хочу "Фиксики", водички налей, которую ещё нужно нагреть и разбавить кипяток холодной, чтоб не было больно пить, а пить ей нужно много — врач диагностировала бронхит. Кушать малая ничего не хочет, что неудивительно — от такого кашля ее чуть ли не рвет, желудок сжимается, болит, но впихнуть в нее еду нужно, хоть немного. Я задолбалась готовить стотыщпятьсот блюд, стараясь ей угодить. Психанула — заказала пиццу малой и себе роллы. Два сета. Ещё на завтра останется. Не хочу больше ничего готовить. Еды полный холодильник.