Не для нас с тобою
Шрифт:
— Конечно.
В тот вечер подруга больше не ругалась. Только охала, помогая мне стирать кровь с лица. Аккуратно, стараясь не причинять мне боль. Замороженный кусок свинины от синяков не помог. Наутро лицо напоминало фарш. Я год не выходила из дома, работая в интернете. Не смотрела в зеркало, ненавидела свое отражение. Ненавидела Виталика и рыдала от отчаяния. Когда мне сообщили о его смерти, я ничего не почувствовала. Облегчение не пришло до сих пор.
До сих пор…
Рассказываю это все Матвею и понимаю, что меня отпускает…
Он
Я так благодарна ему. За все. За поддержку, за участие, за помощь.
В груди рвется тугой узел напряжённости, когда все чувства обострены, затылком чувствуешь приближение опасности. Когда озираешься по сторонам, ожидая удара. Когда глаза на затылке, распахнуты даже ночью, опасаешься каждого шороха…
Неужели все это в прошлом?
Мне сложно поверить.
Матвей утешает меня, пока я градом лью слезы. Не останавливает меня, понимает, что мне это нужно. Напряжение постепенно сходит на нет.
В голове стоит звенящая пустота. Глаза закрываются, я не могу подавить зевок.
Засыпаю на руках Матвея уже с улыбкой на лице. Как же хорошо, что он рядом со мной…
Наутро наскоро позавтракав, собираемся в больницу выписывать Леську с больничного. Матвей покорно сидит на диване, листая что-то в телефоне, пока я бегаю по квартире как курица с отрубленной головой по бабушкиному огороду. Чтобы я не перескакивала через его ноги, Матвей не глядя спокойно приподнимает их над полом, прижимая колени к груди.
— Лесь, где твои колготки? Ага, вот они. Иди сюда — одену.
— Неть! — моя вертлявая звезда хохоча вырывается из моих рук и убегает.
— Лесь, ну пожалуйста! — умоляю я, бегая за ней с колготками в руках. — Ох! — останавливаюсь и хватаюсь рукой за дверцу шкафа. Головная боль простреливает висок.
— Мил, все в порядке? — меня тут же подхватывают крепкие сильные руки Матвея.
— Все нормально, — подаю сухой, безжизненный голос. В горле все вмиг пересохло. Что со мной происходит?
За руку подведя меня к дивану, Матвей вынимает колготки из моих рук и отправляется ловить Леську. Глаза закрываются.
— Мил, — трогает он меня за плечо. — Мы готовы. Ты как? — с придыханием спрашивает. А я озираюсь по сторонам.
— Нормально. Нужно кресло установить в твою машину. Я не смогу за руль.
— Я вижу, — согласно кивает он. — А детское кресло я купил для Леськи, — немного смущаясь произносит Матвей.
— Хорошо, — отвечаю просто, не акцентируя на этом внимание. Стараюсь вложить в голос как можно больше нежности. Меня трогает эта забота о нас с Леськой. Он знает, что у меня есть кресло для дочери, и мы могли бы переставить его в машину Матвея. Но он купил. Сам. Для моей дочери. Значит ли это, что он будет участвовать в нашей жизни и дальше? В груди разростается давно забытое чувство. Я уже забыла каково оно на вкус. Надежда.
На то, что он с нами возится не из жалости. На то, что у него серъезные намерения.
А хочу ли я этого?
Безумно хочу.
Прикасаюсь ладонью
— Спасибо, Матвей.
В его глазах плещется нежность, уголок губ дёргается в улыбке.
— Мама, смотри, как я умею, — кричит Олеська, намереваясь спрыгнуть со стола.
— Леська! — кричу, дергаясь к ней, но Матвей оказывается проворней. Подхватывает дочь на руки и делает самолётик, отчего малая громко и звонко хохочет.
Эта картина нежностью отдается в сердце.
Я чувствую, словно сердце Снежной Королевы оттаивает. Его согревает любовь.
22. Мила
— Ну смотри, Мил, — перебирая результаты анализов и выкладывая белые листы бумаги передо мной, немолодая женщина-врач огорчённо тыкает пальцем в показатели. — Вот это, — обводит ручкой скан моего черепа на снимке МРТ, — последствия давней черепно-мозговой травмы. Как ты ее вообще на ногах перенесла — не представляю. Нужно было сразу в больницу.
— Я не могла, — оправдываюсь я. Не думала, что последствия избиения меня мужем могут быть настолько плачевные, что откликаются три года спустя. — Ребенок маленький.
— Что не с кем было оставить? — грозно смотрит на меня поверх очков.
— Не с кем… — пожимая плечами и виновато опуская голову.
Каждый встречный-поперечный считает своим долгом упрекнуть меня в том, что я плохая мать, или плохая жена, или не состоялась как женщина. Никто не знает обстоятельств, в каких я оказалась. Никто из них не знает, как это тяжело — одной растить ребенка, при этом зарабатывая на еду.
— После травмы образовался сгусток, — продолжает врач. — Он давит на нерв. Опухоль была не злокачественной, но! — поднимает к потолку указательный палец. — Недавняя травма головы спровоцировала новую опухоль. Если сгусток лопнет, последствия могут быть непредсказуемые. Счёт идёт на дни. Возможно на часы.
— Что же мне делать? — голос дрожит, перед глазами все плывет.
— Нужна операция. Мы поставим тебя на очередь, но о сроках проведения я ничего не могу сказать.
Выхожу из здания медучреждения на трясущихся ногах.
— Ты всегда так делаешь! — кричит симпатичная девушка своему парню, чуть не сбивая меня с ног.
Тот хватается за голову, словно… За что мне это?
Забавно наблюдать за ссорой посторонних людей.
Интересно, что бы эти люди сказали друг другу, если бы одному из них жить осталось всего несколько дней или часов? Врядли бросались бы обидными словами. Ценили бы каждый миг, проведенный вместе. С удовольствием вдыхаю загазованный запах вечернего города. На горизонте алеет закат. Замираю на миг, наслаждаясь красивым пейзажем. Жизнь течет и переливается. Грозами, ветром, ссорами людей, кто-то кого-то бросает. Кто-то влюбляется, кто-то расходится. Жизнь бьёт ключом. Вокруг меня. А я застыла во времени. Я смертельно больна. Киста головного мозга. Слава Богу операбельная.