Не дразни меня
Шрифт:
– Он думал, я за наследством Яры охочусь?
– не сдерживаю смешка, который отдает в виски стреляющей болью.
– Как он сдох, Адам?
– вдруг резко переводит тему.
– Это не мы.
– Я понимаю, - проговаривает спустя пару секунд, - Вы бы не стали повторяться, верно?
– Верно, - цежу, чувствуя, как мгновенно вскипает кровь, - Мы не стали бы вообще об него мараться. Он прекрасно справился сам.
– Безутешная вдова требует экспертизу.
– Пусть делают. Мы не имеем
– С девчонкой твоей что? Разные слухи ходят...
– Ничего. Она возвращается в семью. Я обещал, что отпущу, как только помрет ее отец.
– И что?... Прям отпустишь?
Приглушенная на время спиртным и похмельем тупая боль снова разливается в груди. Она предатель. Предатели не заслуживают понимания и прощения.
– Да.
– Не руби с плеча. Потом жалеть будешь.
Отключаюсь и отбрасываю телефон в сторону. Закрываю глаза сгибом локтя. В ушах тут же ее истерические выкрики звенеть начинают.
«Ублюдок... Убийца... Сдам московским»
Нет. Жалеть я точно не буду. Она была и остается Турчатовой. Пусть живет и чтит память любимых брата и отца и проклинает Литовских. У них это, видимо, на генном уровне заложено.
Наш брак с уродливыми вводными данными заранее был обречен на уродливый финал.
Чувства не в счет - я просто заигрался.
Глава 48
Ярослава
Похороны забрали последние мои силы.
Было очень много народу. Папины партнеры, друзья и даже одноклассники, которые с выпуска в школе ни разу с ним не встречались.
Приехали родственники с Запада и из-за границы. Мамины сестры и тетушки, племянники и племянницы, с которыми я не знакома.
Была пресса, блогеры и недоблогеры фотографировали его в гробу и тут же на своих каналах выдвигали собственные версии.
Мама плакала, причитая, что нет в жизни справедливости, что сила не в правде и законе, а у тех, у кого больше денег.
Я опустошена. Раздавлена в крошево.
– Поднимись к себе, - шепчет она, остановившись надо мной.
Я полулежу в кресле в гостиной без сил даже скинуть туфли. От седативных, что дает мне мама притупились боль, скорость реакции и острота восприятия. Внешние раздражители почти не раздражают.
– Некрасиво, Ясь....
– шипит, не размыкая губ, потому что на диване за её спиной разместилась родня из Казани.
– Ухожу, - поднимаюсь на ноги и плетусь на выход.
На панели из красного дерева установлен перетянутый черной атласной лентой портрет отца. Даже сейчас в его направленном на меня взгляде нет одобрения. Я продолжаю разочаровывать его и после смерти?
Поднимаюсь
Поспать бы, но чувствую, не получится. Уже четыре дня не получается ни расслабиться, ни отдохнуть. Нахожусь в каком-то анабиозе. Все происходящее воспринимается как тягучая, липкая, растянутая во времени субстанция.
Понимаю разумом, что так не навсегда. Шок пройдет, и я окажусь лицом к лицу с новой реальностью. А пока.... пока просто муторно.
Пора прекращать пить успокоительные.
Набираю полную грудь воздуха и медленно его выдыхаю, а затем поворачиваю голову и смотрю на сваленные в кучу чемоданы с моими вещами.
Их привезли от Литовских два дня назад.
Мне дали вольную.
Сильно зажмуриваюсь. Слез нет, потому что внутри пустыня. Они вышли в первые сутки после аварии, а потом там всё высушило.
Перевернувшись на живот, прячу лицо в подушке. Не хочу об этом думать! Не хочу, нет сил!
Не хочу сейчас гадать, кто прав, а кто виноват. Не хочу знать, кто лжет.
Мне нужно хоть немного покоя!
В дверь коротко стучат и сразу входят. По шагам и запаху еды понимаю, что это мамина новая кухарка Ирина.
– Ясенька, поешьте немного.
– Я не голодна.
– У вас стресс и нет аппетита, но это не значит, что вы не голодны, - проговаривает женщина терпеливо.
– Я поем. Оставьте. Спасибо.
Она уходит. Я долго лежу, не шевелясь. Как только закрываю глаза, перед мысленным взором встает лицо лежащего в гробу покойного отца.
Желтоватая восковая маска и презрительно поджатые губы, будто он не уважает ни одного из пришедших проститься с ним.
А ещё сложенные на груди руки. Левая кисть из-за перелома была вывернута немного неестественно. Я не знаю, почему этот момент запечатлелся в памяти особенно ярко.
Чуть позже, когда за окном становится совсем темно, дверь открывается, и в комнату входит мама. Зажигает верхний свет и подходит к окну, чтобы опустить жалюзи.
От неё пахнет духами.
– Не спишь?
– Нет, - отзываюсь охрипшим от долгого молчания голосом.
– Я скажу, чтобы Ирина принесла тебе снотворное.
– Не надо....
– И тебе нужно поесть, - смотрит на нетронутый ужин, а затем переводит взгляд на неразобранные чемоданы.
Молча заламывает бровь.
Я должна была заняться этим накануне похорон?...
– Зачем ты рассказала всем, что на папу было совершено покушение?
– спрашиваю негромко.
– А разве не понятно?
– удивляется мама, - Чем больше людей будут знать о том, что его убили, тем лучше для нас.
– Экспертиза ещё не готова.
– Они её купят, я уверена.