(Не) его тройня
Шрифт:
— Это не ваши дети, это мои, — сиплю от боли. — Только мои! — дергаюсь и ору на всю машину.
— Отстань от нашей мамы! — кричит Тимофей. Мужик отпускает мои волосы и плечо, оборачиваемся на голос ребенка. Злой сын стоит рядом с открытой водительской дверью. Одно движенье и сын выплескивает на мужика какую-то жижу из железного ведра. "Моя" пассажирская дверь открывается, и я вижу моих ангелочков. Пока мужчина ругается, я вылезаю из машины, хватаю девочек за руки, кричу сыну:
— Тима!!! Домой! — и бегу с девочками во двор.
Быстро скрываемся в доме.
Глава 2
Сердце бьется со скоростью света. Отнимаю ладонь от холодного замка, двери заперты. В дом он не попадет. Смотрю на детей, пытаюсь выровнять дыхание.
Сердце колет, перед глазами пляшут черные точки. Я делаю вдох и приподнимаюсь на цыпочки, будто хочу схватить воздух ртом. Сын поднимает на меня взгляд.
Я делаю глубокий вдох, чувствуя неприятную тяжесть в груди. Это провал.
Прикусываю язык, чтобы не закричать. Я крепко держусь за дверной косяк, не думая уже о том, смогу ли когда-нибудь снова отругать моего мальчишку. Он за меня заступился. Снова!
Душа рвет меня на части. Я молюсь, чтобы он не заметил, как у меня дрожат руки.
Тимофей обхватывает меня, будто боясь, что я не выдержу. Обнимает так крепко, что мне начинает казаться: он держит в объятиях Вселенную. А я сжимаю его плечи, словно крыльями поддерживая небо.
И мне становится легче.
— Испугался? — слышу собственный голос. Это единственное слово, которое я могу произнести.
Он смотрит на меня растерянно и отрицательно качает головой.
Ребенок смотрит на меня, а потом хватает меня за лицо и начинает теребить, требуя, чтобы я ответила.
— Я здесь, а вы со мной, — говорю я ему и улыбаюсь.
Почему меня не покидает чувство, что это только начало?
— Мам, — шепчет Соня. Подхожу к девочкам и опускаюсь перед ними на коленки. Сжимаю ладони дочек, целую в щечки. — Мам, а папа заберет тебя у нас? — Соня внимательно наблюдает за происходящим.
Такое ощущение, что девочка все еще чувствует себя виноватой передо мной. Только за что? Папа? Соня только что назвала этого незнакомого мужика папой? А вот это уже неприятно.
Я смотрю на малышку и улыбаюсь.
— Ну что ты, солнышко, — стараюсь говорить спокойным голосом.
Не для того, чтобы успокоить ее, а для того чтобы заставить верить мне. Она верит, и я рада этому.
Поднимаюсь с коленок, подталкиваю детей к их игровой комнате, а сама подхожу к окну в коридоре. Теперь нет смысла прятаться за занавеску, мужчина знает, что я дома. С облегчением выдыхаю, обнаружив, что черное авто уже уехало.
Накормив детей ужином, укладываю их спать. Девочки спят в одной спальне, а сын в другой.
Добравшись до своей постели, усаживаюсь на край кровати, стаскиваю одежду,
Резко просыпаюсь, хватаю себя за волосы, дышу, как рыба на берегу.
В комнате снова "его" голос. Я слышу обрывки слов, которые постепенно становятся яснее.
— Хватит. Надоело! — шепчу в темноту.
Улавливаю, как в мою спальню заходит Тимофей.
После того, как я вытираю слезы, мальчик прижимает меня к себе, целует мои волосы.
Смотрю в его глаза и сквозь пелену накатывающей боли вижу в них застывшую тревогу и печаль.
У меня дрожит рука. Я закрываю глаза, чтобы отогнать сон, нужно быть сильной.
Вместо этого я проваливаюсь еще глубже в темноту, где бесплотные огоньки плавают в тумане. Сколько времени я там провела? Меня расталкивают, я открываю глаза.
Передо мной стоит Тимофей, сжимая в руках фонарик, огонек еле подсвечивает. Уличный свет почти не проникает в комнату. Я сажусь на кровати, прикрываю глаза руками.
Сын выжидающе смотрит на мои руки.
— Тимка, — шепчу я. Сын уже дважды за ночь вытаскивает меня из кошмаров прошлого. Нашего с ним прошлого на двоих.
Мальчишка хмурится, выключает свет от фонарика. Я забираюсь под одеяло, вдыхаю запах ароматизатора воздуха, Тимофей залезает ко мне. Укрываю сына, все будет хорошо. Обнимаю сына и снова проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь утром, обнаруживаю, что ребенка нет в постели. Вылезаю из кровати, надеваю первую попавшуюся домашнюю одежду из шкафа. Захожу в игровую, детей здесь нет. Бегу в детские спальни, девочки еще в кроватях. Выдыхаю. Заглядываю к сыну, он сидит на полу, подогнув под себя ноги.
— Тим, — сын не любит уменьшительно — ласкательные слова, поэтому почти всегда я называю его полным именем. Сейчас исключение. Как объяснить пятилетнему ребенку, что он слишком взрослый? Что это моя обязанность заботиться о нем, а не его обо мне. — Тим, — глажу сына по плечу. Ребенок не реагирует. Обнимаю Тимофея и прижимаю к себе. — Сынок, поговори со мной, пожалуйста. Ты мое чудо, мое счастье… Благодаря тебе и твоим сестрам, я узнала, что такое любовь… Это самое прекрасное в жизни. Просыпаться по утрам и засыпать по вечерам, зная, что есть кто-то, кто меня любит и ждет, для которого я — это весь мир.
— Мамочка, мамочка, — сына будто прорвало. Развернулся ко мне, заплакал, уткнувшись мне в грудь. — Мама! Я тебя никому не отдам! Не отдам! Я тебя не отдам… этому… не отдам! — обхватывает меня руками, пытается сильно сжать свои крохотные ладони.
— Тима, я тебя люблю! Я больше такого не допущу! Слышишь меня, я… больше… такого… не… допущу!
— Мамочка! — срывается с плача на крик. Любая бы мать, думала бы как прекратить истерику сына. Но я — не любая. Истерика — это единственный способ "залезть" в голову Тимофея. Понять, что он думает и чувствует. Только в такие минуты мой сын открыт для диалога.