Не хлебом единым
Шрифт:
Вот так батюшка помогал людям строить свою жизнь в Боге и с Богом: со всех сторон окружая себя Божьим — молитвой, постом, духовным советом и чтением святоотеческих книг, общением с людьми верующими, употреблением освященных продуктов и цельбоносной воды для соблюдения духовной гигиены...
Анна Петровна присела на скамейку рядом с интеллигентного вида мужчиной средних лет. Повернувшись к ней, он вдруг кивнул в сторону батюшки:
— Вы только посмотрите, какая духовная мощь! Нет, поверьте, я в столице проповедников слышал много, очень много: талантливых, образованнейших, умниц, но ученость их человеческая, порой и не всем доступная обычным людям. Да и сила духовная не та. Нет, не та! Поверьте, я уж знаю!
— А вы приезжий? — спросила Анна Петровна.
— Кирилл
— И как в Москве, — поинтересовалась Анна Петровна, — что про нашего батюшку думают?
— Вы знаете, — Кирилл Сергеевич поправил пальцем дужку очков, — я думаю так: если бы хотел батюшка, чтобы его знали в Москве — знали бы! И не только там, и дальше — на краю света! Но он удивительной скромности человек. Ведь столько книг подготовил к изданию и ни слова о себе — ни-ни. Не благословляет. Так и выходят без указания автора: “Советы батюшки”, “Ответы на разные вопросы духовной жизни”, “Рассказы сельского священника” и так далее. Поэтому мало кто знает, только свои, но ведь зачитываются! Вот ведь как! А знающие люди называют его цензором всего северо-западного региона. Вот так — духовный цензор! Вы бы знали, сколько вкравшихся в новые издания ошибок удалось исправить по его указаниям. А ведь многие ошибки совершенно погибельные, несущие колоссальный духовный вред! Я так думаю, время придет, и поедут к нему за советом профессора и преподаватели духовных школ и академий. Думаю так и будет!
Но тут Анна Петровна почувствовала, как будто подуло на нее ласковым ветерком, как будто лучик солнца прорвался сквозь тучу и угостил нежным драгоценным теплом — это батюшка смотрел на нее и улыбался.
— Чего же ты не подходишь, голубка наша? — услышала она слова, которые стоили для нее самого дорогого. — Анна Петровна, миленькая наша, подойди!
— Сейчас батюшка! Сейчас! — она поднялась и заспешила, а Кирилл Сергеевич шел рядом и поддерживал под руку, но теперь она и так бы не упала — батюшкина улыбка и ласковый взгляд поддерживали ее пуще самых надежных помощников и костылей. Батюшка!
Батюшка благословил ее и легко погладил по голове. А она заплакала и так со слезами выложила о самом наболевшем: про страхи свои и про дорогую сестрицу, про скорби ее и болезни.
— Болезни сии примите, как Богом посланные во спасение вам. — тихо прошептал ей батюшка, — И будет, что терпя благодушно свои скорби, вы пойдете прямым путем в рай... Путь туда и тесен и прискорбен. Смотрите не пропустите, или проще, не проглядите спасения. Переселитесь умом и сердцем в другую жизнь, и не спускайтесь оттуда на землю, в суету здешнего пребывания. Видя врата смерти всегда перед собой, питайте христианскую надежду и ею отгоняйте ужас смерти, радуйтесь, как вступающий в царские палаты...
Потом батюшка заговорил уже громче, так чтобы слышно было всем, находящимся в храме:
— И Господь близ нас, и Богоматерь, и небо со скорыми помощниками, а болезнь, как говорит святитель Феофан, все же не отступает. Случайно ли это? Или они не видят? И видят, и состраждут, и готовы помочь, и все же оставляют нас томиться. Почему? То же бывает между пирогом, жареным в печи, и хозяйкой. Дайте пирогу чувства, мысль и язык... Что бы он сказал хозяйке?! Матушка! Засадила ты меня сюда и жарюсь... Ни одной крупинки у меня не осталось необожженной, все горит, до нестерпимости... Что я тебе сделал? За что такая неприязнь? Что бы ответила хозяйка, если бы понимала его речь?.. Какая ж тут неприязнь? Я, напротив, о тебе только и радею. Потерпи еще немного... и увидишь какой ты у меня выйдешь красавец! Все наглядеться на тебя не наглядятся!.. А какой аромат от тебя пойдет по всему дому?.. Это диво — дивное! Так и вы: положите себя в руки Божии и ждите. Течение жизни сокрыто от нас, и случайности ее бывают так непонятны, что нам ничего не остается, как взывать: Буди воля Твоя, Господи! Но знайте — что от Господа, то всегда одно добро... Передай сестрице своей мое благословение и маслице святое.
Батюшка протянул
Было жаль, что так мало удалось поговорить, но Анна Петровна прогнала эту мысль. Как же мало? И слово сказал, и маслицем святым наделил. Куда же больше? Иные и такого не сподобились. Слава Тебе Боже, что благословил эту мою встречу с батюшкой! — шептала Анна Петровна. Пора было идти к машине. Андрей стоял рядом и вопросительно смотрел на нее. Понятно: дети устали, надо домой. И ей домой, к сестрице, то-то утешится она рассказом...
Серой бездушной массой надвигался город. Промелькнул телецентр, сплошной стеной потянулись блочные девятиэтажки. И спешили мимо люди: просто мимо, или не просто, потому как мимо самого главного, мимо той малозаметной полевой дорожки к старинному Георгиевскому храму, да и не только к нему – к любому православному храму, где службы и молитвы, где открываются самые что ни на есть настоящие райские двери, за которыми благая вечность для всех, кто ее ищет и подвизается за нее...
А вот уже и родная пятиэтажка, окошки на втором этаже, за которыми дорогая сестрица. Как-то там она? Выйдя из машины, Анна Петровна долго благодарила Андрея, а тот смущался и мотал головой...
Таков был этот день — чудесный, необыкновенно насыщенный духовной радостью и надеждой. Слава Богу за все!
Глава 3. В последний путь
Блаженны мертвые, умирающие
в Господе… они успокоятся
от трудов своих,
и дела их идут вслед за ними
(Откр. 14, 13)
Незаметно пролетел Рождественский пост. Время будто заторопилось и, хотя ночи были такие же длинные и безсонные, листики с отрывного календаря шелестели все быстрее и быстрее и исчезали, уносимые в прошлое неведомыми ветрами. Умчалось Рождество, завершились Святки и теперь приспело время думать о Великом посте. Жизнь за окном кипела, и все в ней раз от разу менялось — и наверху и внизу: парламенты, президенты, банки, проценты по вкладам — но, Милосердный Боже, как все это было далеко от их, пусть и неухоженной, но такой умиротворяюще тихой квартиры. У них все также теплилась лампада в Красном углу, все также громко тикал бравый сталинский будильник, и Антонинушка все также не пресекаясь шептала чудесные слова молитвы, только вот делала это как будто тише. Или это лишь казалось Анне Петровне, вечно обезпокоенной здоровьем дорогой сестрицы? Может быть и так, может быть были это пустые страхи, но душу все равно мучили нехорошие предчувствия, и сердце от того наполнялось тревогой и болело, болело...
Еще в начале поста принесли письмо от батюшки Валентина со словами утешения и отеческой любви. Это было ответное на ее, Анны Петровны, послание, в котором задавала она батюшке некоторые насущные вопросы. Спрашивала, например, как быть с мерой строгости поста: порой ведь сил нет совсем, и врач рекомендует хотя бы от рыбы не отказываться. Она не рассчитывала на такой быстрый ответ и, получив, перечитывала много раз. Немногочисленные душеспасительные строчки запомнила буквально дословно, и все равно время от времени опять брала письмо в руки...
И сегодня вот тоже, присела у стола и читала:
“... Кушайте рыбу, когда немощны. Тут нет греха, когда делается по необходимости, а не по прихоти. А когда станете говеть, тогда воздержитесь, если будете крепки; а если нет, то воздержитесь день другой перед самим причастием; и даже без этого можно, когда совсем немощь одолеет. Это не благословение, это совет. Почему так, объясню: не имеет священник власти благословлять нарушения Устава церковного и нарушение поста, а вот грех разрешить имеет право. Руководствуйтесь здравым духовным размышлением — Господь лишнего с нас не спросит, за то в чем не виновны не осудит...