(не)хорошая девочка

Шэй Джина

Две минуты, пока он поднимается в лифте, проходят омерзительно быстро. Я только один раз успела вдохнуть, а звонок уже начинает пронзительно крякать.

Иван от этого звонка начинает ржать, прикрывая глаза ладонью.

— Иди, открывай, — ворчливо бросает Маринка и с вызовом смотрит на сидящего на табуретке Ивана. — Что смешного? Расскажите, я тоже хочу посмеяться.

Я не слушаю, о чем они там продолжают разговаривать, выхожу на своих слабеющих ногах в прихожую, но краем уха задеваю очередное: “Ох, конфетка…”

Ничего

не скажешь, Иван, кажется, очень любит нарываться на неприятности. Именовать Маринку именно так — это же еще додуматься надо.

Ноги, пальцы — меня не слушается все, абсолютно. И сердце лихорадочно барабанит где-то в саднящем горле.

Впрочем, со второго раза мне удается справиться с ключами. И дверь открыть, хотя именно этого я боюсь сильнее всего.

Дягилев стоит там. И боже, я вздрагиваю от одного только его взгляда. Спокойного, уверенного взгляда, который обшаривает меня так по-свойски, будто я принадлежу ему. И меня это жутко бесит, но в то же время, что-то во мне сладко замирает от этой мысли.

Я принадлежу ему.

Чушь, конечно, но из-за этой чуши у меня покалывает на кончиках пальцев.

— Добрый вечер, — мягко улыбается Дягилев. — Зайка пригласит Хозяина войти?

— Д-да, входите, — оторопело выдыхаю я и только по кривой усмешке Дягилева понимаю, что лажанула. Нужно было сказать это самой, без этих идиотских эпитетов, не подыгрывать, а так вышло… Вышло, будто я согласна называть его Хозяином. Тьфу. Соня Афанасьева — человек-провал. Да не просто провал, а провал тысячелетия.

Я делаю два шага назад, Дягилев — вперед. Вроде просто вошел в квартиру, а ощущение — будто на мою территорию вошли вражеские войска.

Опустил на торчащую в прихожей табуретку дипломат, глянул на меня искоса, а потом скользнул пальцами по выключателю, вырубая свет.

— Зачем? — тихо пискнула я, а потом он шагает ко мне, заставляя прижаться к стене спиной. И темнота окутывает нас с головой. Я не вижу его глаз в этом полумраке, но чувствую дыхание на своей коже. И у меня бегут мурашки от этой близости. С ума можно сойти.

— За этим… — хрипло шепчет Вадим, едва касаясь моего уха губами.

Он не касается меня. Не лапает, как вчера в машине. Даже не целует, просто стоит рядом, заставляя мою душу замереть от волнения, просто ласкает дыханием мою кожу, будоража, обещая доставить мне в тысячу раз больше удовольствия, если я ему сдамся. А ведь я дурею уже от этого. Глупая Соня, дурацкая Соня. Почему ты на это так сильно ведешься? Неужели так лестно быть игрушкой этого наглого типа?

Лестно — не лестно, но до темноты в глазах жарко.

— Я надеюсь, вы там не трахаетесь прямо в моей прихожей? — раздается из кухни Маринкин голос. — Потому что если да, то делайте это хотя бы со звуком, я тоже хочу получить свой процент удовольствия.

Дягилев еще секунду тянет, но все-таки отстраняется, давая мне

шанс вздохнуть и попытаться сбросить с себя эту странную негу. Снимает пальто, бросает его небрежно на ту же табуретку.

— Зачем только слушать, можете и посмотреть прийти, — именно с этой фразой он и заходит в Маринкину кухню, кивает Ивану.

А я с пылающими от смущения щеками плетусь следом за ним. Пытаюсь не замечать усмешки Маринки, которой явно по вкусу пошловатое чувство юмора Вадима Несторовича. На охранника я пытаюсь вообще не смотреть. Со стыда сгорю, отвечаю от одной ухмылки левого мужика! Маринка хотя бы своя, это не так смущает.

— Чай будете? — неловко спрашивает Маринка. — Мятный.

— Деревенский или фабричный? — придирчиво хмурится Дягилев. — Хотя ладно, плевать, наливайте любой.

Маринка наливает, а потом задумчиво оглядывает свою кухню, удивляюсь, как в ней поместилось так много народу. Ну, может, не критично много, но два мужика сразу. Да и Дягилев — вроде много места не занимает, но ореол его властности будто тоже требует себе какого-то пространства.

— Я разговаривал с Бариновым насчет тебя, — ровно произносит Дягилев, поворачиваясь ко мне.

Без всяких прелюдий и реверансов, вот так вот, просто, глядя в глаза: “Бам-м-м!”

Мне конец!

15. Решительность устраняет опасность

Зайка бледнеет, пошатывается, и оседает, прикрывая лицо руками.

— Зачем? — сипло произносит она. — Вы хоть понимаете, что то, что знает Баринов — знает мой отец?

Вадим чуть побарабанит пальцами по своему предплечью, затем бросает взгляд на Ивана.

— Скажи-ка мне, дорогой, — медленно произносит Дягилев, — не хочешь ли ты девушку в кино сводить? Здесь, кажется, есть неподалеку…

Иван соображает быстро, и в этом его достоинство.

— Конфетка, пойдем погуляем, тут нужен приватный разговор, — обходительным тоном обращается к розовой Мальвине. Девочка его явно зацепила, но тут его дело. Хочет смешать работу и личную жизнь — его проблемы.

Нужно сказать, Мальвина не намерена сдаваться так просто и оставлять подругу без поддержки. Она выдерживает даже настойчивый взгляд Дягилева, а на это необходимо обладать действительно нешуточной устойчивостью.

— Разговор нам нужен, правда, — спокойно замечает Вадим. — Не бойся за подругу. Я ей уже дважды ничего плохого не сделал. А за твою голову будет отвечать Иван. И если он тебя не защитит — с головой распрощается уже он.

— Марин, иди, — негромко и устало произносит Соня. — Я его не так уж и боюсь. От папы мне грозит куда больший пиздец сейчас.

Ну, надо же, зайка и не боится Вадима. Давно ли? Надолго ли?

— Уверена? — настойчивости зайкиной подружки можно позавидовать. Хотя, пока в дружбу не вмешиваются большие деньги — друзьями оставаться не сложно.