Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Резников улыбнулся.

— Все мы с тем же акцентом… К языкам у нас отно­шение плевое…

Профессор удивленно поднял глаза на Дроздова.

— Судя по названию — это вовсе не дипломная рабо­та. Да и память мне, надеюсь, не изменяет. Мы обсуждали не так уж давно тематику работ для аспирантов. Это,— Николай Афанасьевич опять взвесил на ладони работу Дроздова,— одна из аспирантских тем профессора Про­тасова.

На этот раз Дроздов по-настоящему растерялся. Выхо­дит, Софья Галактионовна

права? Он-то думал, что теща ошибается. Но профессор Резников — серьезный человек, с ним не поспоришь. Зачем же тогда ему дал этот список работ Василий Васильевич?

Борис достал листок и протянул его заместителю ди­ректора.

— Эти вот темы вы имеете в виду?

Профессор бегло ознакомился со списком.

— Да, да, именно эти. Тут всего две из восьми. Так что выбор у вас был весьма невелик.

— Выходит, из-за этого недоразумения мне и дипломную работу не зачтут?

Профессор добродушно улыбнулся.

— Не спешите с выводами, Дроздов.— Резников встал.— Вот как мы условимся. Дайте мне три… Впрочем, не три дня, а неделю. Я лично ознакомлюсь с ней и сделаю все, чтобы из этой нелепости мы все вышли достойным образом. Вы со мной согласны?

— Еще бы мне проявлять строптивость!

Профессор, высокий, подтянутый, успокаивающе выставил сухую, узкую ладонь.

— Еще раз говорю: не будем спешить с выводами. Все зависит от качества этого труда.

— Как я узнаю ваше мнение? — уныло осведомился Борис.

— Минуту, Дроздов. Вы как-то неправильно понимаете меня. Что бы я в вашей работе ни обнаружил, вы перева­рили свыше двухсот научных трудов, и шестьдесят три из них на иностранном языке. А зная, как вы владеете учеб­ным материалом, полагаю, дипломную работу вы, несом­ненно, вытянули. Нужны еще какие-то успокоительные слова?

— Ну что вы, Николай Афанасьевич! Если зачтете, прямо воз с плеч долой.

Резников укоризненно покачал головой.

— Воистину прав профессор Протасов: вы не знаете себя.

— Василь Василич?! Обо мне?

— О вас.

На том они и расстались. Николай Афанасьевич дал Дроздову свой телефон и попросил позвонить ровно через неделю.

Теперь уже Николай Афанасьевич с любопытством рас­крыл работу Дроздова. Сначала просматривал бегло, по­том стал читать внимательнее. Он ослабил галстук, расстег­нул верхнюю пуговицу сорочки. Но где-то на шестидесятых страницах Николай Афанасьевич снял галстук и бросил егo на кресло. А когда перевалил за сотую, сбросил пид­жак, неторопливо набил трубку и, попыхивая ею, зашагал по кабинету.

Кто-то вошел, что-то спросил. Николай Афанасьевич ничего не понял, замахал на вошедшего руками. Посети­тель, удивленный, вышел. Профессор выглянул в приемную.

— Нина Георгиевна! Меня ни для кого нет.

— Хорошо, Николай Афанасьевич. Вас нет.

Но, через час заглянул ректор.

—

Вас нет, а вы здесь?

— И так, и не так, Георгий Иваныч. Хотите сенсацию? Студент-выпускник Дроздов вместо дипломной работы на­писал диссертацию!

У ректора удивленно вытянулось лицо,

— В самом деле?

— Ничуть не сомневаюсь. Поеду дома дочитаю. Думаю, придется еще поработать.

Назавтра профессор Резников был в Министерстве выс­шего образования. По телефону он договорился о приеме у заместителя министра Зеленкова. Хорошо всем знакомого здесь профессора тотчас пропустили в кабинет. Николай Афанасьевич и Зеленкову сказал те же слова, что и недав­но ректору.

— Борис Дроздов?! Второй раз уже слышу это имя. Экстернат в техническом вузе для него добивались, кажется. Да, точно, Вальцов. Не слишком ли много для него ис­ключений?

— Талантливому человеку надо помочь.

— Верю вам. Что я могу сделать в данной ситуации?

Николай Афанасьевич высказал свои соображения: нуж­на авторитетная комиссия ученых, чтобы узаконить уни­кальный труд.

…Так появилась «высокая комиссия». Резников и Прота­сов доложили ей, как родилась диссертация Дроздова. А по­том появилось дополнение о полемике Дроздова с доктором наук Протасовым.

Изучение дополнительного материала и разного рода согласований заняло больше месяца. Дело было не совсем обычное. А тут вдруг Дроздова пригласили в Министерство высшего образования и направили в Высшую аттестацион­ную комиссию. Принял Бориса седовласый человек лет шестидесяти.

— Садитесь, товарищ Дроздов.

Борис сел. С любопытством посмотрел на работника ВАКа. Тот вытащил какую-то бумагу, написанную от руки. Два листа, вырванные из школьной тетради, были сплошь подчеркнуты красным карандашом.

— Вы уж извините… Вам, Борис Андреевич, придется ответить на несколько неприятных вопросов.

— Пожалуйста. Готов.

— Скажите… Кто вам помогал в создании вашей дис­сертации?

Странный был вопрос.

— Если откровенно… Не будь Василия Василича Про­тасова, я, наверное, ни за что не взялся бы за эту работу.

— Значит, это правда, что он помогал вам?

— Конечно, правда. Только не помогал, а помог кон­кретно.

— А если еще точнее? Чем именно? Перечислите по рунктам, в чем его конкретный вклад.

— По пунктам не могу, потому что пункт один. Это Василий Василич подсказал мне тему дипломной работы.

— Вы хотите сказать, диссертационной работы?

— Почему диссертационной. Я тогда не думал ни о какой диссертации. Получил разрешение сдавать экстерном, сдал все зачеты и экзамены. А когда подошло время, Про­тасов подсказал тему для диплома, и я написал.

— И это все?

— А разве подсказать по-настоящему актуальную те­му — мало?

— Понимаю вас. Разумеется, немало. Но речь идет о том, что кто-то ведь с вами делился своим накопленным.

— Это вы правильно заметили. Только не один профес­сор Протасов, а еще несколько немецких коммунистов. Но я их всех упомянул в работе.