Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

Протасов уже давно высказал все это профессору Рез­никову и открыто заявил, что он хотел бы видеть Бориса Дроздова своим аспирантом.

— Вы обгоняете время, уважаемый Василий Васильевич. Сначала пусть защитит диплом. И другое важно… Есть ли у Дроздова желание влиться в наши «ученые» ря­ды? Согласитесь, это деталь немаловажная.

— Еще бы. Но… видите ли. У меня сложилось впе­чатление, что сам Дроздов даже не подозревает, на что он способен. Это глыба, натура цельная, но со множеством

острых углов. Его надо обтесывать. И, простите, делать это надо, не спрашивая его согласия.

— Вот так поворот! — Резников задумался.— Впрочем, еще будет время поразмыслить.

А через два дня Протасов увидел Дроздова в библио­теке. Обрадовался. Но, как всегда, напустил на себя важ­ность.

— Вы бы зашли ко мне, Дроздов.

Слова Василия Васильевича прозвучали не просьбой, а будто бы приказом. Профессор и сам удивился собствен­ному тону. Но не извиняться же перед студентом?

Борис, что называется, уже воздух в легкие набрал, чтобы изложить свою просьбу профессору, и вдруг в сло­вах ответа уловил скрытое высокомерие — эти его слова… Профессорский тон явно был не по его, рабочего челове­ка, нутру.

И все же превозмог себя, пришел к Протасову. Василий Васильевич пригласил Дроздова присесть, справился о здоровье, о том, как у него дела с учебной программой.

— Все сдал, Василий Васильевич. Дипломную работу надо писать.

Профессор оживился, задорно вскинул на студента взгляд. У него мелькнула шальная мысль: а что, если по­казать этому человеку темы, предназначенные для аспиран­тов? Ведь случалось же, что истинно талантливые люди тянулись не за званиями и степенями, а за интересной, большой темой.

Мысль эта Протасову понравилась, он усмехнулся. На столе лежала машинописная копия первой страницы те­матического плана диссертаций, но для кого предназнача­лись намеченные темы, мог догадаться лишь преподаватель.

— А вас не заинтересует, молодой человек, вот эта тематика? Или вы все еще упиваетесь прошлыми победами?

Профессор небрежным движением придвинул листок к Дроздову.

Бумага могла бы соскользнуть на пол, не поймай ее на лету Дроздов. И эта фраза, как показалось Борису, полная яда, и это небрежное движение, и усмешка профес­сора, как и тон, каким он обратился к Дроздову,— все го­ворило, как ему казалось, о пренебрежении к нему Прота­сова. Поймав листок, он уже читал его, едва сдерживая злость и желание сказать Протасову что-то колючее…

Слова в этом перечне тем будто расплывались перед глазами, но стоило в них вдуматься — и раскаленная его злость будто ухнула в воду и изошла паром.

«I. «Процесс ликвидации существенных различий между городом и деревней».

А дальше уже от руки следовали пункты «а, б, в, г, д», не заполненные текстом.

«Что означают эти буквы? — с недоумением подумал Дроздов.— Неужели главы дипломной работы? Но глав — их очень много… Разделы, наверное».

Стал читать дальше.

«II. «Процесс ликвидации существенных различий между умственным и физическим трудом. (Прошлое, настоя­щее, перспективы.)»

Как и у прежней темы, ниже следовали пункты: «а, б, в, г, д». И опять не на машинке написаны, а чернилами от руки.

Дальше на листке была чернилами выведена римская |цифра «III» и поставлены точки.

«Третью тему, наверное, не успели придумать,— уже спокойно размышлял Борис.— Черт возьми, обе темы хо­роши, ничего не скажешь. Головастый дядя…»

И в это же время Борис мучился сомнениями, какую из двух названных тем он выберет. К первой можно присту­пать хоть завтра — вон как все расписал профессор. Может, специально это сделал, чтобы облегчить работу. Но зато от второй голова кругом идет. Вот где можно размахнуться! К тому же он не будет связан разжеванной темой, готовыми пунктами; только успевай глотать их и переваривать. А эта независимость представлялась далеко немаловажным делом, учитывая сложившиеся отношения с профессором.

— А нельзя ли этот листок захватить с собой?

— Милости прошу. Подумайте, поразмыслите. Мелькнет что-либо гениальное, прошу ко мне.

Дроздов в тот день ушел от Протасова с твердым намерением в лепешку расшибиться, а вторую тему непременно разработать.

…На следующий день, после того как рукопись перепле­ли, Борис явился к Резникову и неловко протянул ему свою работу. Николай Афанасьевич удивленно посмотрел на Бориса.

— Это что здесь?

— Моя дипломная.

Профессор еще больше удивился.

— Вы с моим заместителем согласовали?

— Н-нет… Я… я разговаривал с профессором Протасовым.

– И он без согласования с учебной частью руководил вашей дипломной работой? — Резников все больше удив­лялся.

Профессор пожал плечами и не очень охотно открыл последнюю страницу.

— Двести восемьдесят две страницы на дипломную работу?!

— Не двести восемьдесят две, а двести шестьдесят семь. На остальных список литературы, оглавление…

— Так-так… Работа из пяти глав… Вот и список лите­ратуры. Двести двенадцать работ?! Постойте… на иност­ранном. Какой же это? Так-так, немецкий. Со сто шестиде­сятой начинается. Сколько ж это?

— Шестьдесят три на немецком языке.

— И кто же вам переводил? — взглянул профессор на Дроздова.

— Почему переводил. Я сам.

— Вы свободно владеете немецким?

— Да вроде бы. Оттачивал свой рязанский акцент в Берлине.