Не измени себе
Шрифт:
Но вот резко свернули вправо и едва не ударили бампером машины в ворота. Шофер посигналил. Однако ворота долго не открывались. Стали выгружаться. Когда в машине осталась лишь Анна Дмитриевна, створки ворот наконец поползли в разные стороны. Открывал их сам Иван Федосеевич. Был он в необычном одеянии, неизвестно откуда им выкопанном: серая льняная косоворотка, вышитая петушками и крестиками, шелковый крученый пояс малинового цвета с бахромой на концах… Широченные малиновые шарова ры под сечевика-запорожца были заправлены в хромовые сапоги с голенищами
Андрейка сначала ошарашенно рассматривал это серо-малиновое чудище, узнавая и не очень пока его признавая, но стоило Ивану Федосеевичу укоризненным тоном произнести: «Андрейка, что же ты!..» — как он заковылял к нему с криком:
— Де-да-а! — и с разбегу упал на подставленные руки. Навозившись с малышом, Иван Федосеевич начал шумно приветствовать мать, Женю и Бориса. Иван Федосеевич всех по очереди расцеловал, Женю ласково погладил по спине, Бориса одобряюще встряхнул за плечо, а матери сказал с веселой ласковостью после трехкратного лобызания:
– Бегаешь, достопочтенная Анна Дмитриевна?
– Ох, бегаю, сынок!..
— И распрекрасно, душа моя. Подружки-товарки, поди, от зависти проходу тебе не дают?
Анна Дмитриевна тоненько и торжествующе залилась смехом.
– Ох, не говори, Иванушка. Так и зыркают! Так и зыркают! Кто, да что, да чей?
– Ну, а ты?
— А что я? Хвастаюсь. Мой, говорю, чей же еще?
— Ну и молодчага ты у меня. Так и впредь держать.
— Вот и держу!
Непонятный этот разговор для непосвященных означал вот что: Анна Дмитриевна пыталась поначалу выдать мальчонку за своего правнука, уверяя, что Женя ее внучка, чему, правда, никто не верил. Но хотя и не верили востроглазые старушки, но подозрение затаили: а вдруг все-таки — «генеральский внук»? Словом, для Анны Дмитриевны стала самая благодатная пора для таинственных легких
интриг и секретных намеков. Утолила свое давнее желание потетешкаться с внуком-правнуком… Пусть и не кровное, а милое, все-таки — родное чадо, потому что появилось вовремя.
Говорят, все о человеке — хочет он того или нет — скажут его глаза… Так то, что за человек Софья Галактионовна и как себя чувствует среди этих, родных ей людей — можно было понять сразу, заглянув в ее тихие, будто светящиеся глаза. Да она и не хотела скрывать, как счастлива.
Во время прогулки по лесу нагуляли, по словам Ивана Федосеевича, «зверский аппетит». А накрытый Анной Дмитриевной стол уже давно ожидал их на веранде.
Налив в рюмки, Иван Федосеевич раскрыл какую-то папку, вытащил из нее несколько листков, сколотых скрепкой, и подал их Борису.
— Что здесь? — удивленно спросил тот.
— Разрешение заместителя министра высшего образования Ивана Ивановича Зеленкова получить экстерном дополнительное образование по той специальности,
Софья Галактионовна удивленно всплеснула руками:
— Когда же ты успел?
Вальцов махнул рукой, не стал вдаваться в подробности.
Бориса, чувствовалось, застали врасплох. Он крутил бумаги, переданные ему Иваном Федосеевичем, не зная, куда их деть и что с ними делать…
— Я разве просил об этом?
— Нет, не просил. Но помнишь наш с тобой разговор, когда решался вопрос с экстернатом?
— Действительно, был такой разговор. Экстернаты разрешены только в филологических и экономических вузах.
— А к техническим нет подступа. А тебе хотелось…
— Так что же изменилось с той поры? — удивился Борис.
— Собственно говоря, ничего. Тут перечислены лишь экзамены, связанные с техникой. Был специальный запрос Зеленкова к ректору и профессору Резникову. У них мнение о тебе высокое. Но знаешь, что заставило решить в министерстве вопрос в твою пользу? Твоя статья в «Проблемах экономики» о моральном износе. Он также считал, что ее писал ученый, Борис Алексеевич. И был удивлен, что автором оказался ты.
Борис помолчал, о чем-то раздумывая.
— Странно все-таки,— наконец отозвался он.— Сколько людей занимаются самообразованием. Объявлен массовый поход в науку, к знаниям. Это ведь государственная политика…
— Но не всем доступны глубины, Борис.— Вальцов рукой накрыл ладонь Дроздова.— Ты знаешь, я тоже кое-чего добился в жизни. Но вуз сельскохозяйственный, откровенно тебе скажу, одолел с большим трудом. Наука мне не по плечу. Я — организатор и — не без дара божьего, если уж на то пошло.
— Однако бог не одарил тебя скромностью,— заметила, с улыбкой Софья Галактионовна.
Борис тоже улыбнулся, но оказалось — своим же мыслям.
— Влипну я в историю из-за дипломной жадности.
Вальцов, однако, уже был сама серьезность…
— Слушай. Если хочешь знать… не я один решал о твоeм техническом вузе. Встретил вашего бывшего секретаря райкома партии Смирнова… Да, да, Алексея Георгиевича. Онсейчас в горкоме партии.
— Неужели Алексей Георгиевич в Москве?!
– – Если работает в горкоме, значит, в Москве. Вот и надумали совместно. Понятно тебе? А у него решительная точка зрения по этому вопросу. Мнение Зеленкова ты знаешь.
Борис широко улыбнулся, потешно сморщил нос.
— Что правда, то правда. Убеждал, ругал меня еще там, за границей. А я ему целую теорию…
— Да, да… — Иван Федосеевич рассмеялся. Обернувшись к Софье Галактионовне, кивнул на Дроздова: — Помнишь?.. Директор завода, видите ли, из него будет никудышный, а вот наладчик — что надо.