Не лови золотого коня!
Шрифт:
Егор кивнул и отправился в дом, ножи отнести. Уже на крыльце остановился, несколько раз гавкнул Серый. Лаял пёс редко, на чужих.
По улице ехал верховой. Егор узнал помощника управляющего из поместья. Около ворот всадник, не спешиваясь, спросил у Егорова отца:
— Здесь Егор Архипов проживает?
— Тут, сын это мой, — ответил отец.
— Велено явиться к барину через час после полудня, — бросил помощник управляющего, поворачивая коня обратно.
— Что стряслось? — спросил отец, но всадник уже отъезжал, не удостоив ответом. Управляющий сам-то нормально с мужиками
— Батька, клянусь, я ничего не натворил! — воскликнул Егор в ответ на тяжёлый отцовский взгляд.
— С чего тогда тебя по фамилии величали? Может, есть какой грешок? — подозрительно спросил отец.
Маменька, что до того за дверью подслушивала, не выдержала, вышла и вмешалась:
— Коль набедокурил бы Егорша, стражник явился бы или сотский. Не возводи напраслину на кровиночку!
— Батька, маменька, сказывали, к барину барчонок приехать должен, — вспомнил Егор слова Ворожеи. — Ему, наверное, слуга или провожатый понадобился.
— Там такого добра целое поместье, — протянул с сомнением отец.
Егор тоже сомневался, но другой причины, чтобы его так серьёзно призывали, придумать не мог. Фамилиями в их селе не так давно все обзавелись. Кого величать стали по имени деда или отца, а кого по ремеслу. Так Егорова семья стала по деду Архипу Архиповыми. Семья Ивана-кузнеца — Кузнецовыми, а родным деда Зуды досталась фамилия Корзинкины.
В избу вошли вместе. Пока отец с Егором рассказывали деду с бабкой и крутившимся тут же сестрёнкам о предстоящем походе в поместье, маменька кинулась к сундуку. Она достала праздничную красную косоворотку, новые картуз и кушак, почти не ношенные портки. Хотела сыну ещё сапоги отцовские вынуть, да тут и отец, и сын воспротивились.
Отцу было жаль новых ненадёванных сапог, а Егору не хотелось летом ноги парить в тёплой обуви. Егор и на башмаки-то поморщился, в лапотках или босым, куда сподручнее. Но как нарядился, сам себе понравился.
Маменька и гребень свой лучший достала и зеркало с ручкою, чтоб сын хорошенько расчесал волнистые тёмно-русые волосы. У сестрёнок Егоровых аж глаза заблестели при виде этакого богатства.
— Будете послушными, на осенней ярмарке вам по зеркальцу куплю, да по ленточке в косы, — пообещал дочкам неожиданно расщедрившийся отец. А когда девчонки подбежали и прижались со словами: «Спасибо, родненький батюшка», и вовсе расчувствовался.
Бабка и то меньше обычного ворчала, а дед сказал, напутствуя:
— Ты, Егорша, веди себя достойно, не посрами наш род!
К поместью Егор подошёл чуть раньше назначенного. В центральные ворота стучать не стал, направился к калиточке в кованом чугунном заборе, через которую подёнщики заходили. Его уже ждали. Управляющий, который, как Егор вспомнил, прозывался дворецким, повёл его в обход большого двухэтажного дома с колоннами.
— Барин на террасе отдыхать изволят, — пояснил он Егору.
Обогнув здание, остановились перед широкой террасой. Барин и щегольски одетый молодой человек, в котором Егор опознал его сына, сидели в плетённых креслах около плетённого же столика.
Сын
— Прошка, — обратился барин к стоящему рядом слуге, — хватит уже, мазь доставай.
Слуга ловко подставил небольшую табуретку, накрыв тряпицей. Когда барин вынул из воды ногу и поместил на табурет, ловко её вытер. Егор заметил, что большой палец на ноге барина и косточка перед ним красные и распухшие. Слуга ловко намазал эти места густой зеленоватой мазью и замотал чистым полотняным бинтом.
— Папенька, вам бы в город, к докторам. Не дело лечить подагру у знахарей всяких.
— Был, — буркнул барин. — Никакого толку от них, талдычат в один голос: мяса не есть, вина-водки не пить. Что бы понимали! И знахари не всякие, а твоя родная тётка.
По слегка сморщившемуся лицу Павла Егор понял: Ворожею тот недолюбливал. «Никак, высказала ему тётушка в лицо правду матку об его прожектах, да лени к учёбе», — сообразил Егор.
Дворецкий пару раз кашлянул, обозначая своё присутствие, затем произнёс:
— Ваша светлость, вот Егор Архипов явился.
Егор снял картуз, слегка поклонился и сказал:
— Доброго здоровьица, Пётр Фомич, Павел Петрович.
— Подойди, — велел барин, а дворецкому и слуге кинул: — Пока свободны.
Слуга, уходя, умудрился захватить и тазик с водой и табурет. Барин всунул больную ногу в башмак без задника. Егору почему-то бросилась в глаза разница в одежде барина и его сына. Павел был облачён в светло-коричневый сюртук, такого же цвета жилетку и портки, называемые у бар брюками; лакированные туфли на ногах пускали солнечные блики, под воротом белоснежной тонкой рубахи имелся тёмно-коричневый галстук. Барин же, в старом бархатном халате, накинутом на домашнюю одежду, и в стоптанных башмаках без задников, на фоне сына выглядел бедным родственником. Хотя на деле, наоборот, благополучие отпрыска всецело зависело от отца.
Барин и его сын какое-то время разглядывали Егора, который чувствовал себя при этом не особо уютно.
— Это ты, что ли, мавку замуж позвал? — спросил, наконец, Павел насмешливо.
— Выходит, что я, — согласился Егор.
— Призраков и всякой нечисти боишься? — последовал следующий вопрос.
— Не особо, — ответил Егор, слегка покривив душой. Не боялся, но опасенье имел. Это до сего времени ему встречались призраки смирные, кто знает, может, и другие имеются.
— Говорят, на раскопе был? — продолжал расспросы Павел.
— Это, где могилы древние копали? Был. Нас в помощь учёным из села отправляли, — ответил Егор, начинавший догадываться, к чему эти вопросы.
— Папенька, этот годится, — обратился Павел к отцу. — Отдай мне его на время экспедиции.
Барин хмыкнул, затем ответил:
— Это я раньше тебе, Павлуша, мог любого мужика отдать, его согласия не спрашивая. А ныне не то. Сейчас нанимать надобно. — Он повернулся к Егору и обратился уже к нему: — Ну, что, Егорша, согласишься пойти к моему сыну в услуженье на пару месяцев? Провиант, снаряженье, прочее — за наш счёт. Положу-ка я тебе за всё про всё тридцать рубликов.