Не могу больше
Шрифт:
Но сегодня все воспринималось им совершенно иначе. Сегодня он не хотел быть один, боялся этого до панической атаки: по телу проносились молнии страха, и дрожь сотрясала тело, совсем ещё недавно согретое и расслабленное теплым душем.
Надо было немедленно прекратить эту душевную немощь, эту слабость когда-то несгибаемого духа. Неужели чувства так его надломили? Неужели трясущийся от страха и холода мужчина, готовый в приступе паники метаться по квартире, опрокидывая мебель — это он, Шерлок Холмс, который, не раздумывая, шагнул в пропасть?!
Шерлок по-детски
Грохочущее сердце гнало кровь по венам, сотрясало грудную клетку, но несколько минут морального беспредела принесли облегчение. Во всяком случае, желание крушить всё вокруг себя стало гораздо слабее.
Шерлок отправился в кухню и включил кофеварку.
Джон всегда заставлял его завтракать, стоически выслушивая традиционное брюзжание и продолжая упрямо ставить перед ним тарелку с горячим сэндвичем. И Шерлок ел, не думая о природе зарождающегося в груди тепла… Чертов глупец! Владел таким сокровищем, и не понимал его не имеющей аналогов ценности.
Черт побери, довольно!
Неужели этому никогда не будет конца?
Неужели это только начало того, что люди называют смертельной тоской?
Нет! Он не позволит себя скрутить, как беспомощного младенца!
Ему бы только пережить этот день.
А сейчас он позавтракает, потому что именно этого хотел бы от него его лучший друг. Любимый друг.
Внезапно Шерлока опалило догадкой: именно так изводила Джона тоска, именно так он заходился от боли, когда остался один в этой опустевшей квартире, наполненной звуками и запахами их недавней совместной жизни. Каково ему было проснуться в одиночестве там, где ещё вчера их было двое, где ещё вчера раздавался голос дорогого ему человека. Голос, который он никогда больше не услышит. Каково это…
Шерлок отчетливо представил спускающегося по лестнице Джона.
Он только что покинул комнату, где, возможно, провел бессонную ночь, полную муки, где, вперив в потолок неподвижный взгляд, пытался осознать то, что обрушилось на него и подмяло под себя, ломая кости и разрывая натянутые сухожилия. И это было бесполезно.
Его встретила притихшая гостиная, где на столике неряшливой стопкой сгрудились брошенные Шерлоком газеты, где каждая вещь хранила его отпечаток и немо кричала о его недавнем присутствии: авторучка, немытая кружка, как всегда забытая на каминной полке, и этот чертов череп с равнодушными пустыми глазницами, который Шерлок так глупо называл своим другом.
Впервые он по-настоящему осознал чудовищность того, что сделал, какие бы ни были на то причины и какие бы ни были тому оправдания.
Господи, и он ещё малодушно сетует на судьбу, когда она сделала ему такой королевский подарок: возможность слышать Джона и видеть его хоть иногда.
Завтракать расхотелось.
Он долго сидел за столом, сжимая пальцами кружку с остывающим кофе. Думать о прошлом было тяжело. Как бы ни понимал он, что всё сделал правильно, что по-другому
Шерлок тряхнул головой.
Не надо. Ему и без того не сладко.
В десять часов пришло сообщение от Джона: «Пожалуйста, не скучай».
В десять ноль пять второе: «Я буду скучать».
Шерлок не ответил ни на одно из них.
Разве мог он написать уезжающему в рождественское путешествие Джону, что скучать не будет, что будет умирать?
Пусть Джон думает, что его друг ещё спит.
*
День наполнялся по капле. Каждая минута — капля, падающая медленно-медленно.
Позвонила миссис Хадсон и горько сетовала, что так нехорошо получилось: все вдруг разъехались. Звонил Лестрейд, приглашал на обед, но Шерлок сослался на боль в ноге, которая, к слову сказать, сегодня была значительно меньше. Звонил Майкрофт, сдержанно интересуясь здоровьем и планами на Рождество. Шерлок ответил, что нога почти не болит… Звонила Молли. Поздравила и пожелала счастья.
Джон не звонил.
Потом телефон замолчал надолго, и Шерлоку неожиданно стало спокойнее: больше нечего и некого ждать.
Свернувшись калачиком на диване, он незаметно для себя задремал.
Ему снился скрежет металла и какой-то заунывный, назойливый звук, источник которого он силился определить, напряженно вслушиваясь и старательно идентифицируя его с чем-то очень знакомым, но так и не опознанным и тревожащим душу.
Он резко сел, просыпаясь, и, выдернутый из тревожного сна, на миг потерял ориентиры, растерянно озираясь по сторонам.
Звонил его сотовый.
Джон?!
— Привет, Шерлок. Как ты?
— Всё хорошо… - Нет, нет, нет.
– Простите, кто это?
— Гарри. Гарри Ватсон. Сестра Джона Ватсона.
— Гарри?
– Гарри??
– Неожиданно.
— Не для тебя одного. Чем занят?
— Ничем.
— Значит, совсем плохо дело. Хочешь, приеду? Сегодня. Сносный рождественский ужин я тебе обещаю.
Шерлок, не мигая, смотрел в одну точку, от волнения не вполне понимая, о чем говорит ему Гарри. Глаза наполнялись слезами так быстро, что уже через пару секунд первая соленая горошина прочертила на щеке дорожку.
— Эй, ты, что ли, умер от счастья? Где ты?
Шерлок торопливо провел по лицу ладонью — этого ещё не хватало!
— Я здесь.
— Что скажешь, великий сыщик?
— Да, хочу.
Гарри довольно хмыкнула и тут же добавила: - Но учти, я сказала — сносный. Не рассчитывай на шоколадный пудинг и кролика в соусе. Этого точно не будет.
— Переживу.
— Конечно, переживешь. Герой.
Он сжимал телефон так долго и сильно, что пальцы болезненно онемели. Телефон выскользнул из рук и приземлился на журнальный столик с таким громким стуком, что Шерлок, вздрогнув всем телом, испуганно обернулся на дверь и долго не отводил от неё взгляда, бездумно рассматривая слегка облупившуюся краску.