Не открывайте глаза, профессор!
Шрифт:
— Чем ты занимаешься всё то время, что проводишь без меня? Как тебя зовут? Какого цвета твои волосы?
— Живу… учусь. Зачем вам моё имя? Мы же договорились не обсуждать это. Времени остаётся всё меньше, буквально на донышке. Скоро этот морок пройдёт, и мы вернёмся к нормальной обычной жизни. Ведь так?
«И вы тратите время на разговоры»
— Обслуживающий персонал Храма? Откуда ты взялась?
Этак он и до мысли о вольнослушателях дойдёт…
— Вы любопытны, как девчонка, профессор.
— Как ты выглядишь? У тебя есть
— Ничего особенного во мне нет. Бледная поганка, вы были совершенно правы.
— Врёшь.
— Вру, немного. Но в ночь болотника не выбирают, красивая или не очень, разве не так, профессор? Идите ко мне. Вы же слышали, как щёлкнул замок… Ждём ли мы сегодня очередных гостей? Я взяла с собой кочергу. Вон, в углу стоит.
Он не ответил и стремительно преодолел разделявшее нас расстояние. Ткнулся носом мне в шею, втянул ноздрями воздух.
— Скоро будет ночь падающих звёзд, праздник такой, для успевающих студентов… ну, наверное, ты знаешь, — Мортенгейн вдруг извлёк из кармана прямоугольник плотной глянцевой бумаги, точно такой же, что принесли мне утром, с золотым оттиском, втолкнул в ладонь. — Приходи. Боги тёмного горизонта… Я хочу чувствовать твой настоящий запах. Его отсутствие… сводит меня с ума. Когда я тебя не касаюсь, мне кажется, что ты исчезаешь.
— С чего это вдруг такая щедрость? — вздохнула я, думая о том, что по справедливости одно из двух приглашений стоило отдать Аглане… Но как же не хотелось!
— Вдруг я узнаю тебя среди других.
— Могу топать и пыхтеть, — я сунула приглашение в карман, едва не ляпнув «спасибо, у меня уже есть». — А чего ещё вы хотите, профессор?
— Вернуть зрение и увидеть тебя.
— Это бы вас не спасло. Я просто приказала бы вам не открывать глаза. Не открывайте глаза, профессор…
Его губы скользнули по моей скуле к подбородку. Проложили дорожку к вороту платья. Руки торопливо расстёгивали пуговицы на спине. Ладони смяли мою обнажившуюся грудь, а потом принялись кружить вокруг, язык коснулся соска.
Мортенгейн усадил меня на учебную парту. Недовольно рыкнул, сдвинув единым движением две парты вместе. Влечение пройдёт… оно непременно пройдёт, но память-то останется. Каждый раз, заходя в эту аудиторию, я буду вспоминать всё, что мы делали здесь. Его губы, втягивающие затвердевшие вершинки груди, жадные руки, властные прикосновения и эту сводящую с ума исполнительность. Сегодня Мортенгейн смог обуздать свою жадность и похоть, он был нетороплив, не пропуская ничего. Небрежно кинул на пол свою рубашку, жилет, а моё платье сложил с тщательностью опытной горничной. Я потянулась к нему губами, но профессор меня опередил. Опустился на колени.
Я смотрела на его тёмную макушку сверху вниз. Колючая щека, подбородок — кажется, он не брился с аттестации — кольнули внутреннюю поверхность бедра.
— Вам это нравится, профессор? — прошептала я, выгибаясь дугой. Хотелось завыть по-волчьи на блёклую дольку тающей луны. Его язык прошёлся
Это было другое удовольствие, не менее сильное, но более… глубокое.
— Твой вкус? — профессор снова потёрся щекой о моё бедро, выпрямился, и я обхватила его за плечи. — Да, нравится, бесстыжая девчонка. В отличие от запаха, его не скроешь.
— Осталось… не так уж долго… — я захлебнулась словами — Мортенгейн еще шире развёл мои ноги в стороны, лёг на меня, опрокидывая на парту, толкнулся внутрь, и я укусила его за шею.
Он это любил…
А я любила, когда он двигался так быстро и даже немного резко, почти безжалостно, когда урчал мне что-то на ухо, словно огромный кот. Мортенгейн вытянул откуда-то стёганое одеяло («а вы сегодня подготовились, профессор!»), подложил мне под спину. Его желание и моё смешивались в одну бурную горную реку, уносящую прочь от сожалений о случившемся… от сожалений о несбыточном.
— Не пойду я, пожалуй, на этот ваш бал, — сказала я, глядя в потолок. Потолок слегка покачивался, но причины этого явления явно заключались не в очередных загадочных тварях, двигающих корпус Храма наук, а исключительно в моей усталости.
Умотал, хвостатый…
Мы с профессорах лежали на полу всё в той же аудитории на двух или даже трёх стёганых покрывалах. Луна, с крохотной щербинкой на боку, заглядывала в окно, ночь явно приближалась к середине. Завтра меня можно будет вычислить просто по критическому уровню зевания. Мортенгейн никуда не торопился, экзотические убивцы не появлялись, и несмотря ни на что…
Несмотря ни на что, мне было хорошо.
— Это ещё почему? — Мортенгейн приподнялся на локте. Погладил меня по лбу, по линии роста волос, провёл пальцами по кончикам ресниц, по переносице. Словно запоминал. Словно прощался.
…он тоже понимал, что мы с ним прощаемся?
Отвечать ему мне не хотелось.
— А, тебе же наверняка нечего надеть, — хмыкнул профессор. — Это не проблема. Я могу дать тебе денег, девочка. И если скажешь фамилию и курс — дам ещё и официальный отгул на целый день, чтобы ты съездила в Виснею, прошлась по торговым лавкам… Нет, лучше я сам тебя свожу.
— Не нужно мне ваших денег! — разозлилась я. — Я вам не содержанка!
— Ничего особенного в этом нет, дурочка, — я оттолкнула настырную профессорскую руку и отвернулась. — Я хотел бы сделать тебе приятное, только и всего. Девочки любят наряжаться. Ты заслужила…
Вот это он вообще зря сказал!
— Невесту свою облагодетельствуйте, только не забудьте уточнить у мамочки, как её зовут и как она выглядит, — выпалила я. — Похоже, у вас со всеми женщинами проблемы такого рода. Не нужно мне платье.