Не считая собаки

Уиллис Конни

Я подгреб под завесу из ветвей и подтянул лодку веслом к самому берегу. Все, теперь с реки нас совсем не видно. Ива отгораживала нас бледно-зеленым шатром, и солнце мерцало в листве, словно сеть перед открытием.

Сложив весла, я осторожно пришвартовался к длинной ветке. Здесь нас никто не потревожит.

– Верити, – без особой надежды спросил я, – что ты выяснила в Оксфорде?

Она дразнила Принцессу Арджуманд ленточками на шляпе.

– Ты поговорила с криминалисткой? – допытывался я. – Расшифровала она, кто такой мистер К?

– Да.

– Да? Ты знаешь, кто мистер К?

Верити нахмурилась.

– Нет.

То есть да, я с ней поговорила. – Она сняла шляпу и принялась отвязывать ленту. – У нее получается от семи до десяти букв, и последняя – либо «Н», либо «М».

Значит, не Дэвид Копперфильд. И не Льюис Кэрролл.

– Я попросила ее оставить пока поиски упоминаний о Принцессе Арджуманд и бросить все силы на мистера К и дату поездки в Ковентри.

Верити отцепила ленту и поболтала ею перед носом у Принцессы.

– Хорошо, – одобрил я. – Говоришь, Каррадерс застрял в Ковентри. Ты точно его имела в виду, а не новичка?

– Точно. – Кошка охотилась за лентой, присев на задние лапы. – Его вытащили. И потом… это другое.

Верити подергала ленту вверх-вниз. Сирил, заинтересовавшись, подобрался поближе.

– В каком смысле «другое»? – терпеливо допытывался я.

Сирил засопел. Кошка самодовольно шлепнула его по носу и продолжила ловить вертящийся хвостик ленты.

– Новичок просто не мог найти сеть. Она была открыта. А теперь нет.

– То есть, когда Каррадерса стали вытаскивать, сеть не открылась? – переспросил я.

Верити кивнула.

Проблемы с сетью – признак усугубления диссонанса. Так говорил Ти-Джей.

– Они пытались потом еще раз?

– Они все перепробовали, – подтвердила Верити, резко отдергивая ленту. Кошка прыгнула за ней, и лодка закачалась. – Ти-Джей вон даже битвой при Ватерлоо занялся.

Про Ватерлоо я от Верити уже слышал, но решил тогда, что она заговаривается из-за перебросочной эйфории.

– И что именно делает Ти-Джей?

– Вносит изменения. – Принцесса не сводила глаз с ленты, готовясь в любую секунду ухватить добычу. – То ворота в замке Угумон откроет, то отряды д’Эрлона в качестве подкрепления подведет… Ты знал, что у Наполеона был жуткий почерк? Его записи еще хуже, чем дневник Тосси, никто расшифровать не может. – Верити резко взмахнула лентой, Принцесса прыгнула, качнув лодку. – Я думаю, он проиграл сражение из-за геморроя.

Какие бы махинации Ти-Джей ни проводил при Ватерлоо, они подождут. Время идет, а Верити лучше не становится. Везти ее назад в таком состоянии нельзя никак, но единственное приходящее на ум лекарство – сон.

– Из-за геморроя он не мог сидеть в седле, – пояснила Верити. – Поэтому всю ночь провел во Флерюсе. И поэтому проиграл сражение.

– Да, возможно, ты права, – кивнул я. – А сейчас, полагаю, тебе лучше прилечь и отдохнуть.

Она поболтала лентой.

– Просто кошмар, какие последствия тянет за собой всякая ерунда – вроде спасения Принцессы Арджуманд. Кто бы мог подумать, что от этого будет зависеть победа в войне…

– Верити, – сказал я твердо, забирая у нее ленту. – Сейчас же ложись и отдыхай.

– Не могу. Нужно выкрасть Тоссин дневник и выяснить, кто такой мистер К, а потом доложить мистеру Дануорти. Устранить диссонанс.

– У нас уйма времени. Спи пока. – Я вытащил из отсека в носу слегка подплесневевшую подушку и уложил на банку. – Вот прямо здесь и располагайся.

– Лорд Питер тоже задремал. А Гарриет

смотрела на него спящего и как раз тогда поняла, что любит его. Я-то, конечно, догадалась еще на второй странице «Смертельного яда», а вот Гарриет разобралась только две книги спустя. Она все убеждала себя, что это лишь сотрудничество – расследования, расшифровка, разгадка тайн, а я видела: это любовь. Он сделал ей предложение на латыни. Под мостом. Когда они раскрыли дело. Пока дело не раскрыто, руку и сердце предлагать нельзя, – таков закон детективного жанра. – Верити вздохнула, приподнимаясь с подушки. – Все не как у людей. Он ее спросил: «Placetne, magistra?», а она ответила: «Placet» [39] . Это такой ритуал у оксфордских профессоров на церемонии присвоения степени. Пришлось в словаре смотреть. Терпеть не могу, когда кто-то цитирует на латыни без пояснений. Знаешь, что мне вчера профессор Преддик сказал? «Raram facit misturam cum sapienta forma» [40] . И вот сиди ломай голову, что это значит. Что-то насчет высшего замысла, не иначе. Ты веришь в высший замысел, Нед?

39

«Согласны, магистр?» – «Согласна» (лат.).

40

Красота редко сочетается с мудростью (лат.).

– Потом обсудим. – Я похлопал по подушке. – А сейчас приляг.

Она улеглась.

– А вообще предложение на латыни – это романтично. Наверное, все дело было в шляпе. Гарриет сидела, смотрела, как он спит, такой милый в своем канотье… И еще усы. Слегка перекошенные, ты знал?

– Да. – Я снял блейзер и укрыл ее. – Ну все, отдыхай.

– А ты будешь смотреть, как я сплю?

– Буду.

– Хорошо. – Верити закрыла глаза.

Прошло несколько минут.

– Сними, пожалуйста, шляпу, – попросила она сонно.

– Извольте, – улыбнулся я, выполняя просьбу.

Верити, поджав ноги, уложила ладони под щеку и закрыла глаза.

– Нет, не помогло, – пробормотала она.

Сирил устроился на дне лодки, а Принцесса примостилась у меня на плече, словно попугай, и замурлыкала.

Я посмотрел на Верити. Только теперь, глядя на синеву под глазами, я осознал, что за последние двое суток ей удалось поспать не больше моего, то и дело мотаясь на переброски, разрабатывая стратегии, да и в Оксфорд она ведь не на пять минут заглядывает – то Теренсовых потомков разыщи, то с криминалисткой поговори… Бедная.

Сирил с Принцессой дружно сопели. Я подался вперед и подпер щеку рукой.

Я смотрел на спящую Верити, и меня охватывало такое же блаженство, как если бы я отдыхал сам. Лодка мягко покачивалась, солнце играло в листве; Верити спала мирно, безмятежно, лицо ее во сне было спокойно и светло.

Пора уже признать очевидное. Отосплюсь я или нет, она навсегда останется для меня той же наядой. Даже сейчас, когда зеленовато-карих глаз не видно, а из приоткрытого рта тянется на подплесневевшую подушку ниточка слюны, она по-прежнему остается самым прекрасным созданием на свете.