Не все были убийцами
Шрифт:
“У Якоба был туберкулез, и по состоянию здоровья он не мог строго придерживаться кошерной кухни. Так что ничего смешного в этом нет”.
“Но сам-то он любил пошутить”, - сухо возразила Лона.
“Больные туберкулезом должны есть жирную пищу и свинину”, - убежденно продолжала мать.
“Не говори глупостей, Анна-Розалия! Ты тоже всегда охотно ела ветчину. Или ты заразилась от него туберкулезом?”
Лона по-прежнему делила с нами заработанную выручку. К этому ее никто не принуждал - ведь у нас больше не было никаких прав на владение магазином. Как истинная арийка, она имела полное право владеть магазином единолично.
Законной владелицей магазина Лона считала мою мать. Кроме того, она считала себя обязанной обеспечивать нас продуктами и продовольственными карточками. Я убежден, что она вместе со своим мужем проворачивала какие-то дела на черном рынке. У Фуркерта там наверняка были связи. Однако нам до этого не было никакого дела. Мы хотели выжить, и Лона прилагала немало сил для того, чтобы это нам удалось.
“Мама, не спорь с Лоной!” - мысленно умолял я мать.
“Да понимаешь ли ты, что здесь может увидеть мальчик? Как отнесся бы к этому Якоб?”
“Якоб хотел, чтобы вы оба выжили. Перед смертью он просил меня помогать вам, и я обещала ему это. И свое обещание сдержу!”
Обе долго смотрели друг на друга. И, как мне казалось, смотрели не слишком дружелюбно. В их настороженных взглядах я почувствовал нечто такое, чего раньше не замечал. Я никогда не задумывался об их взаимоотношениях. Впрочем, никогда и не хотел.
Наконец мать сменила тему. Слава Богу! Она спросила Лону, как ей следует вести себя в сомнительных ситуациях, и та посоветовала ей держаться в зависимости от обстоятельств. Это будет самое разумное. Главное - уцелеть, выжить, а для этого нужно чем-то жертвовать. И, без сомнения, войне скоро настанет конец. Русские отвоевали уже почти всю Украину, союзники заняли южную Италию, а американцы сбрасывают на Германию целые вагоны бомб. “Как ты думаешь, долго ли еще можно выдержать такое? Тут уж никакие призывы, никакие лозунги не помогут”, - закончила свою речь Лона.
“А каковы политические позиции этой семьи?” - поинтересовалась мать.
“Да нет у них никаких позиций! Английских радиостанций они не слушают - им нужны только деньги. Смотри, не вздумай спросить их о чем-то таком”.
У Тойберов кроме дочерей Греты, Хильды и Розы был еще сын, которого звали Феликс. Этот Феликс был удивительно похож на еврея. Из-за этой похожести ему постоянно попадало на улице. Поэтому, приезжая с фронта на побывку, он никогда не снимал военной формы.
“Ума не приложу - где это я умудрилась переспать с евреем?” - удивлялась мамаша Тойбер.
У Греты, старшей дочери, впереди было три зуба. Еще пара сгнивших, черных корешков торчала в нижней челюсти. Она была маленького роста и обладала поразительно кривыми ногами. Гретин сын Хорст свободно пролезал между ее ногами, даже когда она плотно сдвигала пятки.
“Мои ноги - мой капитал! Иной раз я показываю клиентам этот цирковой номер с Хорстом. Мужики просто балдеют! А уж заводятся так, что только держись!” - хвасталась Грета.
Хильда, средняя дочь, никого, по ее собственному выражению, в дом не приваживала - ее сын Гарри должен вырасти благовоспитанным, культурным человеком, а не каким-нибудь ночлежником или сутенером. А вот гретин Хорст, считала Хильда, обязательно вырастет шалопаем. “Он уже сейчас знает все
Однако действительность оказалась совсем иной. На маленького Хорста, почти всегда спавшего в постели вместе с матерью, ее ремесло не повлияло - он вырос вполне нормальным человеком, учился, получил профессию, прилично зарабатывал. Его двоюродный брат Гарри, наоборот, стал уголовником, а потом и вовсе пропал где-то заграницей.
Самой привлекательной была младшая, Роза. Она всегда была опрятно одета, ухожена, от нее хорошо пахло. Роза была первой женщиной, в которую я был немножко влюблен. Иногда, если гости Греты слишком расходились, я спал в розиной постели. Роза гладила меня и шепотом повторяла: “Все будет хорошо!”
Время от времени Роза на целый день исчезала, и мы очень беспокоились. Когда она возвращалась, измотанная и растрепанная, то проклинала своих клиентов и отвратительные номера, которые те снимали для свиданий.
“К чертовой матери всех этих поганых мужиков и эту гнусную возню с ними”, - бормотала Роза и гладила меня с какой-то особой нежностью. Как она мне нравилась!
Гарри и Хорст, разумеется, не знали, кто мы. “Наши пострадавшие от бомбежки друзья”, - смеясь, говорила мамаша Тойбер. Ее громкий, хриплый смех был слышен во всем доме.
Иногда по ночам случались происшествия. Однажды мать, очевидно, увидела во сне что-то страшное и громко закричала. Она кричала так страшно, что мы все вскочили.
В первую минуту я подумал, что Грету поколотил ее очередной клиент. Это бывало довольно часто. Однако кричала моя мать.
Грета включила ночную лампу. Рядом с ней действительно лежал мужчина. Бедняга так перепугался, что у него волосы на голове встали дыбом. Вскочив с кровати, Грета подбежала к матери и принялась трясти ее. Разбудив мать, Грета отправилась на кухню, сварила кофе, и все выпили по чашечке. Даже маленький Хорст сделал пару глотков.
В другой раз один из клиентов Греты поднял такой шум, что мать из своей постели перебралась ко мне и плача, зажала мне рот рукой. Я обнял ее и попытался успокоить, но она была совершенно подавлена происходящим. Дело кончилось тем, что через два дня мы перебрались в комнату Розы. Обе - Роза и мать - спали на Розиной кровати, а я - на матраце, который старый Тойбер притащил из чьей-то разбомбленной квартиры. “Смотри, получишь когда-нибудь пулю в затылок, если будешь мародерничать”, - покачав головой, сказала мамаша Тойбер.
– “Нехватало еще, чтобы по твоей милости кто-то разнюхал про наших постояльцев”.
Перебравшись в комнату Розы, мы, наконец, обрели относительный покой. Теперь мы могли спать всю ночь без происшествий. Если, конечно, не было воздушной тревоги.
И все-таки нам пришлось искать новое место, потому что приехавший с фронта на побывку Феликс устроил большой скандал, узнав, что мы евреи. Лона на этот раз действовала очень энергично и быстро нашла для нас новое пристанище в дачном поселке, принадлежащем обществу огородников. Одна из знакомых Лоны была членом этого общества и предоставила в наше распоряжение свой садовый домик, даже не спрашивая, кому и для чего он нужен. Наверное, это было ей совершенно безразлично. А может быть, она подумала, что Фуркерт опять совершил что-то криминальное и вынужден скрываться.