Не введи во искушение
Шрифт:
— Повидал сегодня хорунжего Любимова. Он сказывал: дивизия на примете у командующего. Значит, долго не засидимся...
Вскоре Степана Уса произвели в урядники и назначили взводным в сотне Гаражи.
Донцы, зная постоянное желание Уса выслужиться, зло подшучивали:
— Поди, Стёпке и до генерала недалече.
— До генерала-то, может, не дотянет, а вот шкуру с нашего брата спустит в охотку.
В тот же день Степан Ус, отозвав Шандыбу в сторонку, сказал:
— Ты, Иван, не забудь отписать в Вёшки, кто я ныне...
А многовёрстный фронт, растянувшийся от Прибалтики через белорусские леса и болота и украинские
Шандыба уже без сострадания смотрел, как кони вытаптывают озимые, как казаки жгут хаты, грабят сельчан, выгребают клуни [6] , режут скотину.
Денисов как-то сказал Краснову:
6
Клуня (нар.-разг.) — помещение для молотьбы хлеба и складывания снопов.
— Пётр Николаевич, вам не кажется — казаки наши излишне мародёрствуют?
Помолчав, генерал ответил:
— Вижу и сам. Да не пойман — не вор. Боюсь, тут наказания не помогут. Война всех распустила, хотя... Вообще-то, Святослав Варламович, это у них в крови сидит: ведь взять по-казачьи не украсть. Вспомните вольницу Стеньки Разина либо Кондрата Булавина.
— Да и Ермак Тимофеевич не лучше... Герой, Сибирь покорил, для государя Ивана Васильевича Грозного постарался... Стоит в столице Войска Донского памятник ему, красуется, а спросите народ, который он покорил, скажут, руки в крови, рухлядь-меха бессчётно награбил... Предчувствую скорый конец нашей передышке, — сменил тему разговора Денисов.
Краснов согласился:
— Я в этом уверен с того дня, когда докладывал в штабе армии. А с того часа, когда командующим Юго-Западным фронтом стал генерал Брусилов, жду приказа. Вот только в чём он будет состоять?
— Не зря же нас усилили. Вчера, Пётр Николаевич, я весь день изучал карту боевых действий.
— И что?
— Была бы моя воля, я бы нашему противнику устроил новые Канны [7] .
— Где?
— У Львова либо у Ковеля. Но для этого не одна наша Сводная дивизия нужна, а ещё войсковые соединения. Обратите внимание, Пётр Николаевич. — Денисов нарисовал две стрелы, соединившиеся в районе Ковеля. — Вот таким образом.
7
Канны — селение в Юго-Восточной Италии, близ устья реки Офанто. Около Канн 2 августа 216 г. до н.э. во время 2-й Пунической войны карфагенская армия Ганнибала ударами с флангов уничтожила 70-тысячную римскую армию.
— Святослав Варламович, быть бы вам начштаба фронта.
— Вашими бы устами, Пётр Николаевич, да мёд пить.
Они рассмеялись.
— А что, Пётр Николаевич, возможно, так мыслят и в штабе фронта?
— Поживём — увидим. Но, Святослав Варламович, в подобном случае необходимы мощные группировки, иначе сил на Канны не хватит.
Накануне
О Сухомлинове и члене его ведомства Мясоедове заговорили в начале войны, когда установились факты контактов Мясоедова с императором Вильгельмом. Мясоедов был предан суду, а военный министр Сухомлинов отстранён от должности.
Тогда же стало ясно: русская армия, вступая в боевые действия, оказалась без необходимого количества снарядов и винтовок — средства, отпущенные для этого, были разворованы. Назначенный на пост военного министра Поливанов и член военного ведомства Гучков привлекли к работе все общественные силы страны, в поисках средств подняли земства, города, сделали громадные заказы в Америке. На военные нужды заработали все заводы России.
Двух лет не прошло, русская армия стала технически так же сильна, как и германская. Генерал Краснов убедился в этом, когда в его дивизию, а затем и в корпус стали бесперебойно поступать вооружение и боеприпасы. Но от Петра Николаевича не ускользнул и тот факт, что наряду с этим в армию начали проникать первые Микробы разложения: брожение, недовольство.
Краснов понимал: в правительственных верхах этого сразу заметить не могут. В окопах, на передовых позициях брожение проявлялось день ото дня всё ощутимее. Плюс ко всему в военном ведомстве началась чехарда со сменой военных министров. И в Генеральном штабе, и в полковых и прочих штабах понимали: добром это не закончится.
Фронт был далеко от границ Войска Донского, но война тем не менее чувствовалась и там. Уходили на фронт призывники, сокращалась пашня — некому Летало ухаживать за землёй. На Дон приходили похоронки, уведомления из госпиталей...
Когда из Новочеркасска привозили почту, Сергей Минаевич и Захар Миронович всегда отправлялись к хуторскому правлению.
Скоро они узнали, что Степан получил Георгиевский крест и произведён в урядники, а Иван удостоен Второго Георгиевского креста.
— А что, односум, — разводил руками Сергей Минаевич, — когда нас енерал Скобелев на Плевну вёл, нам крестов так не давали, как ноне. Твой Ванька, молоко на губах не обсохло, двух лет нет как службу несёт, а уже два Георгия.
Захар Миронович обиделся:
— Ванька геройский казак. Ты на него напраслину возводишь. Твой-то Стёпка давно ли от сиськи оторвался, а уже в урядниках.
Пошли молча, переваривая обиды, наконец заговорили.
Похлопывая по плечу друга, Ус заметил:
— Слыхал, будто у Лукерьи из Мигулинской сынка в вахмистры произвели и тремя Георгиями отличили.
— Это какой Лукерьи? Той, которая мужика своего била?
— Водился такой грешок за ней.
— Брешет народ — не три Георгия, а один. И не в вахмистры, а в приказные.
— Ну, до таких-то чинов Стёпка давно дослужился.
— А больше чем два Егория ни у кого ни в Вёшках, ни в Мигулинской, ни в Казанской, да поди, и у хопёрских не имеется.
— Ничё, односум, Стёпка и в есаулы выбьется, видит Бог.