Не завидуй себе
Шрифт:
Вопящие демонстранты неотвратимо приближалась, поколачивая на ходу всех, кто выглядел не слишком по-славянски или пытался увернуться. Недоумевающие пешеходы разворачивались и быстрым шагом двигались в обратном направлении, создавая путаницу броуновского движения.
Алёна наивно предполагала, что любой мужчина просто обязан оберегать и защищать женщину, тем более с малышом. Она не сомневалась, что сейчас Геннадий Андреевич возьмет на руки Афоню, подхватит ее под руку и уведет всех в безопасное место. Так бы, не задумываясь, сделал Нахимов. Вместо этого Вершинский быстро затолкал папку в портфель,
– Увидимся на следующей неделе, – и молниеносно исчез во взволнованной толпе.
Урбанова хотела было ринуться за ним, но, оценив плотность потока и возможную давку, передумала и развернулась навстречу митингующим.
Первая шеренга своры агрессивно настроенных молодых людей была уже рядом. Одетые в черное оголтелые парни с пустыми глазами что-то яростно кричали и размахивали палками с непонятными флагами. У некоторых были фашистские повязки на рукавах. Лица ничего, кроме злобы и агрессии, не выражали. Рядом послышался звон разбиваемых витрин. Посыпались стекла. Помощи ждать неоткуда и спрятаться тоже. Магазины торопливо захлопывали двери, а до ближайшего переулка оставалось метров тридцать.
Алёна была смелой трусихой. Она резким выдохом изгнала из души страх, взяла на руки сына, крепко прижала к груди и смело шагнула навстречу молодчикам.
С интонацией строевого сержанта:
– А ну, разошлись! – командно рявкнула на них, заставляя подчиниться. – Пропустить женщину с ребенком!
Она смело рассекла первую линию погромщиков, прошла сквозь вторую и третью шеренги изуродованных ненавистью лиц и юркнула в Серебряный переулок.
– Ты чего? – раздалось у нее за спиной.
– Чего, чего?
– Ты чего дал ей пройти?
Но было уже поздно. Навстречу ей по узкой улочке, вереща, мчались милицейские машины. Вид приближающихся стражей порядка означал серьезность происходящего и мгновенно превратил бесшабашность в оцепенение и страх за собственного ребёнка.
– (Что я делаю?)
Алёна выбралась на Калининский проспект в состоянии новорожденного теленка: на подгибающихся ногах и с затуманенным взглядом.
Афоня смотрел на нее большими карими глазами, соображая на ходу, что произошло и что они должны делать. Он еще никогда в жизни не видел ни демонстраций, ни погромов.
Калининский проспект жил своей суетливой московской жизнью. Никаких признаков происходящего в ста пятидесяти метрах на Старом Арбате здесь не чувствовалось.
– (Почему, если со мной, то никогда не просто? То Виторганы в троллейбусах и подъездах, то пожары в метро, то неофашисты в центре города. Есть люди, к которым приключения так и липнут, и среди них – я. Ты же хотела разнообразить свою жизнь – вот и получай, – думала Алёна, шагая к остановке «второго». – Хорошо, что пока всё хорошо заканчивалось, тьфу, тьфу, тьфу).
Ее не покидало чувство, что она только что вынырнула из другого мира.
– (Две соседние, параллельные улицы в одном городе и две параллельные жизни).
Подавляя в теле мелкую, похожую на зыбь на воде дрожь, она взглянула на сына. Тот был спокоен. Он шел рядом с мамой, и ничего плохого случиться не могло.
Вечером Алёна вместе с мамой, мужем и сыном смотрели репортаж о бесчинствах
– Мама, смотри, это мы с тобой идем! – радостно закричал Афоня, показывая на экран телевизора.
Радость ребенка никто не разделил. Страна менялась, и кто знает, к худшему или к лучшему.
Раздался телефонный звонок.
– Кто это так поздно? – насторожилась Наталья Николаевна. – Доченька, сними, пожалуйста, трубку.
Алёна подошла к телефону в прихожей.
– Люлёк, привет, это Лерка.
Лерка была, пожалуй, единственной подружкой Алёны. И даже не подружкой, а человеком, с которым они с детства вместе шли по жизни, но в перпендикулярных направлениях. Когда-то давно обе переехали в новый дом и оказались на одной лестничной клетке. Лерка – миниатюрная смешливая блондинка, обожаемая парнями. Алёна – высокая, с рано сформировавшейся фигурой – была уверена, что мальчишки ею не интересуется. Она считала себя толстой из-за пышного бюста. Лерка проводила время с друзьями, ходила на дискотеки, целовалась на лавочке во дворе с одноклассниками. Алёна больше любила читать, поджав ноги в углу огромного дивана, и иногда ходить с родителями в театр или кино.
– Ты что так поздно? – удивилась Алёна.
– Я вас с Афоней только что по телевизору видела! А ты что, и в эту историю тоже попала? Я еще не успела опомниться от твоего пожара в метро, – Лерке не терпелось узнать подробности.
– Да, как обычно, – устало подтвердила подруга.
– Лёль, я не понимаю. Ты что, не могла пойти в другую сторону и, как все, спуститься в метро?
– Не могла, там намечалась давка, и ты же знаешь, я не езжу в метро.
– Слушай, они такой эффектный кадр показали. Ты с маленьким ребенком на руках и гневным лицом проходишь сквозь шеренгу головорезов. Просто Родина-мать! И как тебе всё это удается? Они же могли вас изуродовать!
– Очень просто: в долю секунды вспомнила, как в Переделкине из переулка на Афоню выскочила разъяренная овчарка. Я на нее так рявкнула, что она тут же села на задние лапы, заскулила и попятилась назад с поджатым хвостом. А сегодня я представила вместо этих ублюдков жалких щенят и пошла напролом. Ты знаешь, в моменты истины (что-то я высокопарна), особенно если это касается ребенка, во мне вспыхивает такой заряд энергии, что через забор перепрыгнуть могу.
– Ты же у нас неспортивная, – засомневалась подруга.
– В том-то и дело, – согласилась Алёна.
– Сколько тебя знаю, столько ты меня удивляешь.
– Спасибо и на этом. Лучше бы я тебя не удивляла. Лерк, я пойду спать. Извини. Ужасно устала. Спокойной ночи. Спасибо за звонок.
– Спасибо за звонок, – передразнила ее подруга и повесила трубку.
Алёна долго не могла уснуть: ворочалась, перемалывала дневной эпизод на Арбате.
– (Да, – думала она, – что-то моя эйфория по поводу «начала» новой жизни не продлилась долго. Может, наступают новые времена, и это надо иметь в виду? А Вершинский – говнюк. Как он мог бросить женщину с ребенком в такой ситуации? Или это простое совпадение? Человек не подумал? Спешил? Дать ему еще шанс?) – негодовала и одновременно уговаривала себя Алёна.