Не завидуй себе
Шрифт:
Вязким туманом запахи от ее жареной картошки с овощами и мясом просачивались в фанерные конурки отдыхающих, заставляя их всё чаще проходить мимо и как бы невзначай знакомиться.
С каждым днем круг приятелей расширялся. На пляже напротив их домика появились палатки дикарей, шашлычница, шахматные доски очкариков. Центром внимания циркулирующего потока отдыхающих стал Алекс с гитарой, обладающий негромким голосом приятно-доверительного домашнего тембра.
Просыпаясь утром, Алёна видела безукоризненную прямую линию морского горизонта и не понимала, почему ей так хорошо в этой отвратительно обставленной «пещере»
Время одномоментно и застывало, и неслось со скоростью солнечных лучей в никуда, поддерживая крылатое и безмятежное настроение обоих супругов.
Пляжный, в круг без сетки, волейбол – он ведь не спорт, а, скорее, танец. Смотрины типа хоровода. Все следят не столько за мячом, сколько друг за другом: какова его/ее стать, как двигаются мышцы, красиво ли взлетает песок от приема мяча в падении и что у кого игриво обтягивает купальный костюм.
Иногда Нахимов, двухметровый и сильный, спокойно сажал Алёну на плечи и уносил на прогулку в горы, он не любил пляжный волейбол. Когда Алёна, поправив белое бикини, отправлялась к сетке или в круг, он либо делал вид, что дремлет, либо подхватывал маску и ласты и уплывал в море собирать раковины. Спортом для себя он выбрал регби: бескомпромиссную игру крепких парней.
Алёна уже привыкла к тому, что, возвращаясь из заплыва, Нахимов непременно приносил какую-нибудь морскую гадость, тихо подбирался к жене и беззвучно устраивал глубоководного питомца на ее спине. Она взвизгивала от неожиданности, вскакивала и начинала смешно прыгать, стряхивая с тела неизвестное морское существо.
Полдень уже давно перевалил за гору. Солнце умеряло свой пыл. Алёна спустилась по корявой лестнице на пляж. Она так и не научилась ходить по гальке, не помогали даже вьетнамки. Изгибаясь и с трудом удерживая равновесие, подошла к Алексею. Расстелила полотенце и предоставила свое расслабленное, тронутое загаром тело мягким лучам. Камушки приятно грели спину.
Муж играл в шахматы с новым знакомым – Курносовым, аспирантом из МГУ. Почему-то все называли его только по фамилии, при этом нос он имел крупный, с горбинкой, а глаза всё время подсмеивались. На доске вместо фигур были аккуратно расставлены маленькие стаканчики, причем каждый строго посередине клетки. Те, что принадлежали Алексею, источали темно-вишневый цвет, а курносовские походили на крупные прозрачные капли холодного осеннего дождя.
– Что плещется в стекле? – спросила Алёна, поерзав спиной на непослушной гальке.
– У меня портвейн, а у господина Курносова – чача, – задумчиво ответил Алекс и, «съев» ладью, с наслаждением сделал глоток жгучего абхазского напитка.
– Вы только не частите. Обдумывайте
Развлекая людей, солнце плеснуло в небо ярких предзакатных красок. Подремывать под шум волн на плоских горячих камушках было высоким наслаждением.
Алёна блаженно открыла глаза.
– А где мальчишки? – спросила она подругу Курносова, проснувшись.
– Не знаю, уплыли к буйкам.
– (Уплыли), – подумала Алёна и вновь погрузилась в многоцветное пространство своего медитирующего мозга, но ненадолго.
Алексей не появлялся, не будил ее ледяным прикосновением забавных жителей дна морского. Алёну это насторожило даже в полудреме. Она проснулась от внутреннего, похожего на первый удар землетрясения, толчка и быстро села. Посмотрела вокруг и, не обнаружив вблизи мужа, резко встала и огляделась. От перегрева закружилась голова. Ее качнуло. Сидящий рядом Курносов мгновенно вскочил и поддержал ее за плечи.
– На солнце лучше не спать, – низким проникновенным голосом сообщил он.
– Да, лучше не спать, – преодолевая темноту перед глазами, согласилась она. – А где Алексей? Вы же с ним вместе поплыли?
– Да я не доплыл до буйков, – Курносов выразительно посмотрел на пустые стаканчики на шахматной доске. – Вернулся обратно, а ваш муж решил еще понырять.
Алексей с трудом удерживался на плаву, не понимая, почему его накрыли вечерние сумерки. Вода, напоминающая жидкую ртуть, была тяжелой и вязкой, тянула ко дну. Единственное, что пульсировало в его сознании:
– (Только бы берег на горизонте потерять и плыть, плыть только на него, как на маяк).
Всё происходило будто бы в замедленной съемке. Взмах рукой, вялый толчок ногами, берег неторопливо приближался.
Почувствовав дно под ногами, он сделал еще одно невероятное усилие, вытолкнул тело на теплую гальку, глубоко вздохнул и потерял сознание.
Алёна шла по берегу, напряженно вглядываясь в волнистую поверхность темной воды. Небо затягивали сумеречные тучи.
– (Куда же он подевался? Что случилось?) – беспокойство усиливалось.
Вдруг, практически под ногами, она увидела безжизненно распластанного мужа. Подобно корзине острых гречневых крупиц, неожиданно высыпанных на голову с неба, по телу пробежали мурашки, от темечка до ступней. Урбанова застыла в нерешительности.
Нахимов лежал в неестественной позе, раскинув руки и вцепившись в гальку. Вывернутая набок голова делала его похожим на сизого перестроечного петуха на полупустой витрине сельского магазина. Зрелище не для слабонервных.
Несколько стремительных шагов к нему. Прикосновение к непривычно холодному телу. С трудом перевернула мужа на спину. Алекс простонал, расслабленное тело не реагировало.
– Живой! Алёш, Алёшечка, что с тобой? – запричитала Алёна.
Она трясла, била его по щекам, пытаясь привести в чувство. Он не отвечал, губы синие, пульс нитевидный.
Вокруг стали собираться люди.
– Надо сделать искусственное дыхание, – предложил Курносов.
– Не надо, он же не утонул, – скороговоркой ответила Алёна, прощупывая сонную артерию. – Сердце бьется. Он что, выпил всё, что было на шахматной доске?