Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
Позорил он меня с наслаждением, я ни на один вопрос его не мог ответить. – Не
знаешь, как взяли в плен? А чё ты знаешь? Он сам сдался капитану английского
фрегата, весь экипаж выстроился и отдал почести великому человеку в своей
неизменной треугольной шляпе, понял?»
На все другие темы Коля говорил только по фене, но про Наполеона он цитировал
академическое издание. Кто-то когда-то сказал ему, что он похож на Наполеона, ему это
врезалось,
будто сидел на нарах вместе с академиком Тарле. Фокусы его Наполеоном не
ограничивались. Через пару дней при моем появлении Коля снова скомандовал:
«Фершал! Дай мне свою ручку. Ай-момент. Надо ксиву передать в Малую зону». – Он
сел возле тумбочки и на листке бумаги начал писать, но как?! У меня просто крыша
поехала от его писанины, это надо видеть – ни одной буквы, ни одного слова, просто
каракули. Если глянуть, не вчитываясь, вполне похоже на письмо, а приглядись, только
черточки и закорючки, умело схваченные, связанные, –образ письма, туфта, подделка.
Неужели Коля не умеет писать? Волга мне подтвердил – да, не умеет ни читать, ни
писать, но если видит интеллигента, тут же его убивает Наполеоном. Спрашивается,
зачем ему учиться. Но где же он рос, если у нас по всей стране всеобщее школьное
образование? Память у него дай Бог каждому и характер тоже. Дали ему четыре месяца
штрафняка, привезли из Ачинска в Малую зону, так он из ста двадцати дней девяносто
провел в сыроежке, о чем это говорит? Коля железно блюдёт воровскую честь, не щадя
здоровья стоит за воровской порядок, вот его и сажают. Кандей без вывода Колю
подморил, и он сделал мастырку – взял иголку, ниткой собрал с зубов налет, щипком
оттянул кожу на голени и продернул через нее иголку с ниткой. Через день воспаление.
По фене мичуринская прививка. При другой жизни Коля Малый водил бы полки по
Европе, а, может быть, и по Азии. А сейчас он пленник Гулага всего-навсего.
17
Сашенька уехала в Боровое, в наш Казахстан, в отпуск. Вместе с Бондарем, между
прочим. Он ее муж. Они вместе работали в Красноярске, у Бондаря там была жена и
ребенок, но он влюбился в Сашу и бросил всё на свете. Я его понимаю, из-за нее я
бросил подкоп. Из Красноярска они уехали искать счастья и, как ни смешно, нашли его
здесь. Поселились в Ольгином логу у какой-то старушенции. Бондарь устроился в
медсанчасть в лагере, здесь доплата, и она с ним, чтобы не разлучаться. Значит,
замужем, ну и что? Для женщины важно, если он, предмет обожания, занят, женат,
сразу на
ник-какого значение. «Мне бы только смотреть на тебя…» Женщине этого не понять,
ей подавай загс, ребенка, пеленки. Короче говоря, уехали. Но через месяц приедут. А я
получил письмо от Ветки. «Я тут сижу, как дура, думаю, что он страдает, а он там,
оказывается, влюбился в медсестру». Я написал ей как другу о нахлынувшей страсти,
только она одна может понять. И сам об этом забыл. Расписал ей цветисто свою
нежность к другой, случайно встреченной женщине, – ну не идиот ли? Она меня ждет,
столько из-за меня перенесла невзгод, а что я? «И мне, как всем, всё тот же жребий
мерещится в грядущей мгле: опять любить ее на небе и изменять ей на земле». Сейчас
я ей напишу, что ты для меня вечность, а Сашенька, уехавшая в Боровое с мужем, всего
лишь эпизод. Мимолетный.
А что, если через год я увезу ее в Ялту?..
18
Прибежал надзиратель – быстро врача в кильдим, в 7-ю колонну. Если надзор не
ходит, а бегает, то дела плохи. Я сразу за халат. Так оно и оказалось, человек уже был
мертв. Лежал на полу ничком между нарами в луже черной крови. Люди вокруг заняты
своим делом, ни одного любопытного, никаких ахов-охов, кильдим барак особенный,
здесь блатные, рецидивисты, пацаны, помочь нести труп никого не заставишь. Взяли
одеяло у помпобыта и вдвоем с надзирателем потащили. Удивительно, как тяжелеет
мертвый, сколько раз я уже замечал, и никакой наукой не объяснишь. Если живого
несешь, у него один вес, а если мертвого, он вдвое тяжелее. Убитый оказался сукой по
кличку Лысый. Ему дали штрафняка шесть месяцев, привезли в Малую зону,
предупредили, в лагере воры, кто имеет с ними счеты, три шага в сторону. Лысый
сделал три шага. Однако, о чем раньше думали делопуты, посылая суку в воровскую
зону? За что вам жалованье, если вы простого отсева сделать не можете? Зачем
заполнять Шизо с этапа, если там и для своих нет места? По Хакасии полно лагерей,
где правят суки – в Соне, например, в Улене, в Шире, совсем недалеко отсюда. Суке
туда, а вору в Сору, меньше хлопот и оперчасти, и санчасти. Лысый пробыл в Шизо три
дня, разведал, кто правит в зоне, с одним он раньше сидел, с другим корешовал на воле
и решил выйти и потолковать. Дал в Шизо расписку, его выпустили, пришел в кильдим
– я Иван Лысый, хочу поговорить с ворами. Хорошо, ответили ему, приходи вечером в