Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
главном – мы оба любим. Не друг друга, а – просто любим, наделены таким свойством.
Мы одинаковы по своему душевному строю и своему страданию. Как одиноко ей было
умирать там, под Сталинградом, среди грохота снарядов, стонов и крика…
Сильно мне помог совет Лили вести дневник, я теперь знал, ничто у меня не
пропадёт, ни хорошее, ни плохое. Сижу, мне муторно, тоска, что делать? Раскрываю
тетрадку в клетку, ставлю число и пишу. Отметки записываю,
новый предмет в 8-от классе. Пишу кратко, оставляю приметы времени и нашей
скромной, еле живой жизни. На самом деле всё было сложнее, романтичнее, и
драматичнее. Я помню гораздо больше, чем передаю в скупых строчках.
«15 января 1943 года. Сегодня снег. Морозно. В школе был митинг, выступала Валя
Панфилова, дважды орденоносец. Рассказывала о смерти отца под Москвой.
Находилась на боевом посту, привезли раненого, перевязывая его, услышала, что
тяжело ранен генерал-майор Панфилов. Валя срочно добралась до того места, где
находился отец. Он уже был мёртв, рана в грудь. Он лежал в чистой крестьянской избе
на столе, с какой-то радушной улыбкой на лице. Рассказывает она тихим ровным
голосом, в зале тишина, много учащихся, собралась вся школа. На сцене знамёна,
президиум, Валя. Она черноволосая, черноглазая, не очень красивая, серьёзная, в
зелёной гимнастёрке. Вся обстановка производит хорошее впечатление, особенно если
учесть, что два урока нашей смены уже прошли». Вот такая запись, одна из первых в
моём дневнике. Тут тебе и трагедия, и юмор, и пафос, и обыкновенное сачкование. Надо
было мне записать имена тех, кто сидел в президиуме – не сообразил, не было навыка
исторического повествователя.
«1 февраля. В школе появились обеды, никто не ест, стесняются. Поварихи
приглашают». Можно сделать вывод – мы голодные, но гордые.
«4 февраля. Вчера получил «отлично» по истории, а сегодня по киргизскому. В
столовой уже многие жрут, не стесняясь».
«10 февраля. Сегодня с мамой продали корову за 11 тысяч и 3 куска сала».
Корову продали – большая утрата. Во все худые времена без отца и без деда –
кусок хлеба, чашка молока, и можно жить. Мы млекопитающиеся, но корову надо
кормить и платить за неё налог, а платить нечем, пришлось продать и перейти на воду.
Мать устроилась на швейную фабрику шинели шить и другое обмундирование. На
столе у нас только свёкла и кукуруза. Вся Ленинградская была засажена кукурузой,
оставлена была только узенькая полоска посреди улицы для проезда телеги. На каждом
чердаке сушились гирлянды початков. Из кукурузы делали до десятка
ходовые – каша или мамалыга, затем мамалыга с тыквой, мамалыга с сахарной свёклой,
початки, сваренные целиком в солёной воде. Но всё это лёгкая еда, живот набьёшь, а
есть всё равно хочется. Квартиранты от нас уехали, слишком далеко мы живём.
Остались мы без лошади, без коровы, без квартирантов, без деда Лейбы, и от отца
вдобавок ничего нет.
«1 апреля. День моего рождения. Лиля подарила открытку с цветами и хорошей
надписью. Буду хранить вечно. Ходили в «Ала-Тоо». Когда погас свет, я хотел взять её
за руку, но не смог. Теперь меня это будет преследовать. Когда смогу?»
«6 апреля. На военном деле стреляли из малокалиберной винтовки. Мы с Геной
Пончиком выбили на «отлично», за что получили сразу по два обеда. Новый военрук
перед строем вынес нам благодарность. Мы ответили: «Служим Советскому Союзу!»
У Гены Пончика погиб на фронте брат, пришла похоронная. Я его брата помню.
Мы учились в 6-м классе, а он заканчивал 10-й, высокий такой юноша. Мы знали всех
ребят из десятого, как зовут каждого, чем он знаменит, легенды о них передавали, в чём
один отличился, в чём другой. Мы их любили, короче говоря, хотели быть на них
похожими. Помню двух друзей – Мельникова и Белковского, один мощный такой,
похожий на Чкалова, ходил в аэроклуб и уже прыгал с парашютом, второй – тонкий и
стройный, был приглашён из нашего драмкружка в театр Крупской на главную роль.
Смелые были ребята, надёжные, значкисты ГТО и ПВХО. Таким был и брат Гены
Анфилофьева. И вот он погиб от пули фашиста. Наш Пончик, всегда добродушный,
кругленький, пухленький, от этого и кличка, пришёл в школу неузнаваемо злой, с
красными глазами и набросился на Пуциковичей – не было бы евреев, не было бы
проклятой войны.
Жизнь становилась вообще всё хуже. Победа под Сталинградом обещала конец
войне, но, увы, жрать было нечего, надежд никаких, а тут ещё появилась в городе банда
«Чёрная кошка», ходить ночью из школы было страшно. Я мечтал о каких-то крутых
переменах, чтобы бомба, что ли, упала на наш город, чтобы всех образумить, или
китайцы на нас напали, больше некому, от всех других мы слишком далеко живём.
Как и следовало ожидать по сюжету свыше, моё смятение скоро кончилось.
Народный комиссариат просвещения объявил разделение школ на мужские и женские,
мальчишек надо готовить к армии и пусть девчонки не путаются под ногами (хотя