Небо нас ненавидит
Шрифт:
Ножей жрецам не полагалось. Но Арад-Нинкилим всё равно носил его с собой — на случай вроде этого.
Казалось, у него во рту всё пропитано чёрным перцем, хотя он ничего такого не ел.
Арад-Нинкилим оставался спокоен. Он знал, что это вкус не яда — а ярости.
Первый выпад. Арад-Нинкилим отступил, замешкался и чуть не упал на спину. Адепт За-Бога просился в решающую атаку — и это его погубило.
Арад-Нинкилим сдалел выпад — словно защищался запоздалой контратакой. Противник легко его отразил — а
Под халатом был тонкий панцирь из кожи пустынного ящера — но отточенный, как скальпель жреца-лекаря, нож проделал дыру и легко распорол плоть вдоль волокон. Старик захрипел и повалился, сотрясаясь в конвульсиях.
Его кишки высыпались наружу. Он безуспешно пытался запихнуть их назад.
Арад-Нинкилим подождал. Он хотел убедиться, что никто из адептом ЗаБога не сможет напасть со спины. И только когда убедился, отправился в склад за конюшней, где лежал их груз.
Тюки, мешки. Самые обыкновенные. Со второй попытки Арад-Нинкилим нашёл, что искал.
Чёрные, тусклые, неспрозрачные шары. Они настолько сумрачные и непрозрачные, что в них боязно смотреть — кажется, что смотришь в бездну ночного небо.
Я думал, их будет меньше, — подумал Арад-Нинкилим.
А потом подумал ещё:
Мне повезло так сильно, как везти не может.
Он взял четыре штуки и перепрятал на другом конце склада, за ящичками сушёного опиума. Наложил заклинание — самое сильное, на которое у него были силы. Потом вернулся назад, взял один шар для отчёта и снова завязал горловину мешка.
Но уйти не смог. Сидел и ждал, отпивая тёплое финиковое пиво из фляжки. Ждал, пока восстановятся силы, чтобы наложить, какую возможно, печать на мешок.
Шара, что был у него в руке, достаточно, чтобы снести начисто ворота, где дежурил юный привратник. А мешка достаточно, чтобы превратить в руины половину города.
Он снова вышел на солнце и отправился к выходу из постоялого двора. Причём нарочно шёл так, чтобы проверить своих жертв.
Четыре адепта ЗаБога уже были мертвы или просто впали в забытие. Они лежали между осколками посуды и перевёрнутым столиком, похожие на огромные чёрные валуны, какие бывают в пустыне.
Старик был пока жив, выглядел по-настоящему паршиво. Сейчас у него не было сил даже на то, чтобы доставать из песка кишки. Он лежал на спине, хрипло дышал, и ожидал смерть, глядя в сторону беспощадного солнца.
— У них квадратные головы… — бормотал он. Главарь словно не замечал алого ручейка. что сочился из его живота и вздрагивал при каждом слове.
Арад-Нинкилим подошёл ближе и склонился к умирающему. Хорошо, если старик заметит и начнёт говорить тише. Юный привратник хотел быть единственным слушателем.
Но адепт ЗаБога и вовсе умолк.
— О ком речь? — спросил Арад-Нинкилим.
— Головы… квадратные, —
— Это я уже знаю. О ком вы говорите?
Бородач заметил шары в руках у Арад-Нинкилим и кивнул, словно одобряя его коварные планы.
— Видишь, уже открылось. Всё больше нам открывается. Время взорвать ворота, обрушить стены, открыть тайны. Всем, всем!
— Откройте эту тайну мне, — произнёс Арад-Нинкилим, — чтобы я мог разрушать, как вы.
Старик оскалился желтозубой улыбкой. Теперь фонтанчик крови поднимался не при каждом слове, а при каждом вдохе.
— Те, кто сделал ЗаБога… который не умрёт… потому что не жив… да, ЗаБог.
— Первые буквы мён тех, кто сделал ЗаБога — Тр и К, — напомнил Арад-Нинкилим.
— Верно! Верно!
— Что вы знаете о них?
Умирающий набрал побольше воздуха, зыркнул хитрыми глазами. И только потом произнёс:
— Их звали — Трурль и Клапауций! — сказал старик, — Запомнил? Трурль — и Клапауций!
— Я запомню, — пообещал Арад-Нинкилим и одним ударом чёрного шара разможжил ему голову.
20 Ладислав, барон Томирский
— Отлично, — пастор улыбался сквозь ночной полумрак, — удар мастера!.
А Ладислав не улыбался.
Он заметил, что к ним бегут новые. И эти вооружены уже копьями. А рапира, как назло, так и застряла в плоти мёртвого врага.
Юный барон Томирский помнил, что сам проверял заточку. Пастор, который больше разбирался в словестных битвах, ещё говорил, что нехорошо идти с боевым оружием на аудиенцию к королю, пусть даже и королю-узурпатору.
И вот она застряла. Несмотря на заточку. А надо сражаться, сражаться яростно.
Да, нападение было превосходно спланировано.
Лучник на крыше. Возможно, что не один. И они предусмотрели тот случай, если придётся убивать его спутников не по очереди.
Пастор пытался броситься наперерез тому, что был ближе. Нападающий оказался быстрее. Рапира свистнула, как коса, и бедный пастор схватился за грудь, рассчённую ударом клинка. Следующий удар отсёк ему второе ухо, а третий пошёл под углом и рассёк шею. Ещё два пальца — и стиженная голова пастора покатилась бы по мостовой.
Теперь он наступал на принца. В свете уличного фонаря мелькнула довольно старое, побитое жизнью лицо. Сразу видно, ещё при старой линастии он упражнялся совсем не в словесных стыках.
У Ладислова не было ни мгновения, чтобы оплакать наставников. Но именно эта задержка спасла ему жизнь и (пока) свободу. Пока незнакомец расправлялся с пастором, юноша успал освободить и даже протереть платком свою рапиру. А в фехтовании юный барон был очень неплох.
Сначала он отразил уже начавшуюся атаку второго незнакомца и почти его повалил. Но потому увидел, что первый, закончил с пастором и приближается тоже.