Небо стоит верности
Шрифт:
Я спешу. С места даю полный газ, самолет начинает двигаться и… Не успеваю опомниться, как он тычется в землю. Вот тебе и на! Разбит воздушный винт, а моя физиономия изрядно поцарапана о приборную доску. Хорошо, хоть раненые не пострадали. Но что же произошло? Ага! Я не учел оттепели, не следил за скоростью. Слишком много нарушений прописных истин. И все это результат моей самоуверенности. Ишь возомнил себя асом!…
Размышляя о случившемся, я брел по глубокому снегу к деревне, на ходу пригоршнями набирая снег и прикладывая его к лицу. Мне было
– Не вешай носа, - заметил один из партизан.
– Не ты один. Вон и второй самолет сломался. Теперь вам вдвоем веселей будет.
– Ночью-то опять придут ваши, - вступил в разговор второй.
– Починишь свою птаху да и улетишь на Большую землю.
Так незаметно за разговорами подошли к деревне, и у первого же дома нос к носу столкнулись с Масловым.
– С приездом!
– Федя!…
– Видал твой цирк! А еще со мной летал. Эх, ты!…
– Но и ты, Федя… Это ведь твой самолет там стоит?
– Радуешься?
– Под сухой кожей на скулах Маслова перекатываются тугие желваки.
– Не мой это самолет! Оставил [23] меня командир эскадрильи заменить на его самолете винт. Видишь, техник Лыга с ним возится.
– А где же командир?
– задал я наивный вопрос.
– Улетел. Не тужи! Сейчас слетаю на базу и привезу тебе винт! Будем еще летать всем чертям назло!
Но летать нам с Федей пришлось не скоро. Неожиданно над лесом появились два «мессера». Их спаренные залпы решили судьбу сначала моего, а потом Фединого самолета. Мы остолбенело смотрим на дымное пламя, на четкие в светлом небе силуэты «мессеров», которые, словно издеваясь, проносятся над деревней, покачивая крыльями.
Втроем мы добирались из партизанского отряда к своим. Этот поход остался в памяти навсегда. В действительности километры всегда длиннее, чем на карте, да если еще прибавить полетное обмундирование летчика. Идем напрямик, обходя деревни и минуя дороги. Сколько идем? Я уже потерял счет дням. В мыслях только одно: надо выйти! Выйти из этого мертвого леса, из этого снега. Какое проклятье этот снег! И нельзя думать о пище. У нас и так мало сил. Вчера вечером мы попытались добыть пищу в деревне, но там оказались немцы. Они послали в нашу сторону несколько очередей из автоматов, но преследовать не стали. И опять мы идем лесом, проваливаясь по пояс в рыхлый снег. Если бы хоть немного поесть!… Все чаще и чаще падает Федор. Но остановиться нельзя. Надо идти. В лесу смерть. А в этой деревне? Решили дождаться вечера, в сумерках подойдем ближе.
В деревне оказались свои. Вскоре нам удалось отправить за линию фронта Федора. Он был совсем плох. Полковник, начальник авиации, обещает вскоре отправить и нас, если прилетят самолеты, а до этого он вызвал меня к себе.
– Боюсь, немцы засекли нашу площадку для самолетов. Как бы не накрыли артиллерией, - говорит полковник.
– Взгляни на карту. Вот между деревней и лесом большое поле. Определи, пригодно оно для посадки самолетов? Если пригодно, дам бойцов,
– Есть!
* * *
Погожее солнечное утро, легкий скрип снега под унтами. Мы сыты, в карманах, про запас, увесистые бутерброды. От успешного выполнения порученного нам дела зависит отлет за линию фронта, на Большую землю, в полк. Есть чему радоваться. [24] Кажется, все испытания уже позади и все надежды вот-вот исполнятся. Осмотрим площадку, разобьем старт и - даже не верится!
– ночью мы дома!
– Что там на дороге?
– спрашивает Лыга, возвращая меня к действительности.
– Танк!
– Эх, на полчасика попозже - не шлепать бы пешком обратно.
– Кажется, нам уже никуда не придется шлепать… Это немецкий танк!…
Я торопливо шарю в карманах комбинезона: у меня есть граната-«лимонка», подаренная техником-оружейником Кильштоком. Но пальцы натыкаются на бутерброды. Я вытаскиваю их из кармана и швыряю в снег. Вот и граната! Я сжимаю ребристый кругляк в ладони.
Лыга подбирает бутерброд, сдувает с него снег и протягивает мне:
– Что главное в обороне? Харч. Садись лопай.
– Ошалел?!
– Отнюдь. Жуй. Может, в последний раз.
Невольно опускаюсь рядом с ним на снег. Танк медленно ползет по дороге. От него уже не скрыться, не убежать. Мы жуем бутерброды. Лыга аккуратно подбирает с колен хлебные крошки. Потом он поднимается на ноги, поправляет ремень и достает пистолет. Сухо щелкает ствол, досылая патрон в патронник.
– А ну давай, гады!
Становлюсь рядом. В левой руке пистолет, в правой граната.
– Давай!
Танк останавливается. Медленно поворачивается хобот пушки. Выстрела мы не слышим - только свист снаряда и оглушительный взрыв позади. Мы падаем в снег. Танк посылает еще три снаряда и, пятясь, ползет в деревню, рядом с которой нам нужно осмотреть площадку. Мы поднимаемся, выходим на дорогу и припускаемся изо всех сил обратно.
Близкие разрывы опять швыряют нас в снег. Немцы бьют долго. Так долго, что мы уже смогли побороть первоначальный страх. Короткими перебежками уходим из зоны обстрела.
– Еще вчера деревня была ничейной, - сокрушаясь, говорит полковник.
– Что же, рискнем - будем принимать самолеты опять здесь. [25]
Нам повезло. В эту же ночь на маленькую площадку для наших самолетов сел ТБ-3{5}. Заблудился, не нашел корпус Белова.
Самолет загружен медикаментами и продовольствием. Командир решает оставить груз здесь и взять раненых.
В самолете тесно, тяжелый запах йода.
Подходим к линии фронта. Стрелки отбиваются, трещат пулеметы. Неприятно чувствовать себя пассажиром, когда экипаж ведет бой. Пробираемся в кабину пилотов: может, чем-нибудь пригодимся, может, поможем?