Небо стоит верности
Шрифт:
Под Москвой не затухают ожесточенные бои. Каждую ночь наш полк получает боевые задания. Иногда приходится летать не только ночью, но и днем. Мы понимаем, что это вызывается крайней необходимостью.
Где- то в военных училищах уже сдают экзамены новые летчики, ведут контрольное бомбометание другие штурманы. А экипажи нужны сегодня, сейчас!
Январским утром как-то приходит посыльный из штаба: меня и Васю Корниенко, такого же штурмана и товарища по училищу, вызывают к командиру полка. Мы теряемся в догадках: зачем бы?
Командир
– Поймите меня правильно, - говорит он.
– Я не хочу приказывать. Да и не могу. Поэтому, как решите сами, так и будет. А дело вот в чем. Вы знаете, что в полку не хватает летчиков. Штурманов больше. А полк должен воевать. На задание каждую ночь должно уходить максимальное количество самолетов. Вы оба в свое время закончили аэроклуб. [20]
Почти летчики. Вам бы немного подучиться, полетать самостоятельно и… вы справитесь, ребята… Скажите, есть желание летать?
Не помню, какие слова говорили мы тогда командиру. Помню, мы думали вместе с Васей одинаково: мы должны справиться! Этого требовала от нас память о погибших товарищах. Мы должны заполнить место в строю, мы должны сражаться и за себя, и за тех, кого уже нет среди нас.
Командир летает с нами днем и ночью. Полеты по кругу, в зону, на полигон. Взлет, посадка, вираж, переворот, боевой разворот и снова посадка… Кажется, взлетам и посадкам не будет конца. Оружейники в поле за аэродромом выкладывают из прошлогодней соломы крест. Это мишень для учебного бомбометания и стрельбы. Командир устал и измотался больше нашего - летать-то ему приходится с нами обоими, - но, кажется, доволен нашими успехами.
Наконец приходит день, когда мы с Васей меняем парашюты штурманов на ПЛ-5. Так называют парашют летчика.
Командир полка провожает меня в первый полет. Он сам помогает надеть лямки парашюта, расправляет их на спине, одергивает и хлопает по плечу:
– Ну, ни пуха тебе, ни пера!
– Послать к черту, Анатолий Александрович?
– Так полагается, - смеется командир.
– А раз положено, посылай!
Он берет мою руку, порывисто притягивает к себе и легонько, как водолаза перед спуском под воду, хлопает ладонью по шлему.
Я поворачиваюсь и, неуклюже переступая тяжелыми унтами - все-таки мешает пристегнутый парашют, - иду к самолету. У левого крыла строй из трех человек - экипаж. Техник Ландин, оружейница Маша Красильникова и штурман Николай Пивень.
– Смирно!
– Техник Ландин, старший по званию, делает два шага вперед: - Товарищ командир, самолет к вылету готов! Двигатель опробован, горючее полностью!
– Штурман к вылету готов!
– Товарищ командир, боекомплект самолета - четыре фугаски, ШКАС{4} заряжен, опробован, запасные ленты… Ой, товарищ командир, можно я еще раз взрыватели проверю? [21]
Непосредственность Маши нарушает заранее приготовленную торжественность.
– Смотри, смотри, Машенька!
– смеюсь я и, как меня перед
– Эх, ребята!…
– Спокойно, старик. Будет порядок. Ты только всегда помни, что мы здесь, на земле, ждем вас. Всегда ждем!
– По самолетам!
– это кричит со старта старший лейтенант Бекишев, заместитель командира полка. Сегодня он руководит полетами.
– Запускай!
– От винта!
– Есть от винта!
Ровно стрекочет стосильный М-11, увлекая самолет в темноту. Медленно плывут внизу темные пятна лесов, белеют заснеженные поля. Цель сегодняшней бомбардировки - железнодорожная станция западнее Вязьмы.
* * *
Всю зиму юго-восточнее Вязьмы сражался партизанский отряд, а в начале марта его потеснили каратели и отряды полицаев. Отряд лишился своих продовольственных баз и складов с боеприпасами. Центральный штаб партизанского движения приказал срочно доставить в район дислокации отряда все необходимое. Штаб армии выполнение этой задачи возложил на наш полк.
Полет не сложный. Еще днем я изучил по карте маршрут полета и теперь веду самолет от одного ориентира к другому. Вон на лесной опушке показались три костра в одну линию - условный сигнал, а заодно и стартовое освещение. Делаю круг, чтобы еще раз убедиться в правильности сигналов, и захожу на посадку.
Заруливаю туда, где темнеет силуэт еще одного самолета, где суетятся люди. Выключаю двигатель. На крыло поднимаются партизаны:
– А ну, хлопцы, навались! Не задерживай летчика!
– Что за спешка?
– поднимаюсь я с сиденья.
– Куда так торопитесь?
– Каратели прут! Командир приказал заслону держаться до рассвета, а вот продержатся ли… Патронов маловато.
– Давай! Давай! Сказки потом.
Партизаны вытаскивают из самолета ящики с патронами.
– Сколько раненых возьмешь?
– спрашивают у меня.
– Как все. [22]
– Значит, двоих. Ну где там раненые? Давай!
Один из раненых самостоятельно взбирается на крыло и усаживается в кабину, другому помогают подняться.
Медленно начинается рассвет. Сереет небо, и уже отчетливо просматривается ближний лес. Эх, успеть бы до рассвета пересечь линию фронта.
– От винта!
– Давай! Закручивай!
Мотор вздрагивает, фыркает и начинает ровно бормотать на малом газу.
Поспешность и быстрота - отнюдь не одно и то же. Быстрота, сообразительность, реакция - необходимые качества летчика, поспешность же совершенно противопоказана.
Неделю назад мне стукнуло двадцать один. Всего полтора месяца, как я летчик. На моем счету два десятка боевых вылетов. Я умею взлетать, садиться, умею пилотировать самолет днем и ночью, вслепую. Но означает ли все это зрелость? Нет! Тогда откуда у меня самоуверенность?