Небо стоит верности
Шрифт:
На светлячки наших цигарок собираются друзья - будто мы не виделись вечность.
Из темноты выплывают новые расплывчатые фигуры и молча располагаются рядом с нами.
– Эх, ребята, знаете, о чем я думаю?
– спрашивает Коля Кисляков.
– Собраться бы нам всем вместе вот так лет через двадцать!
– И читать стихи!
– вставляет Иван Шамаев.
– Можно и стихи, - говорит Коля.
– Не ты ли сочинил: «Мой По-2 в тумане бреет, выхлоп гаснет на лету»?
– Пустяки. Пародия! А вот хотите
– Давай!
…Чаще чем именины
Тризны мы стали справлять.
Фашистские рвутся мины…
Вот взорвалась опять!
Не где- то,
А близко, рядом.
Нежданно, коварно,
Вдруг.
И на войне снарядом
Вырван из жизни друг…
– Пессимист! Упадническое настроение у сержанта Шамаева!
– Брось, Коля!
– это голос Сергея Краснолобова. Он самый рассудительный из нас. Он наш комсомольский секретарь, и мы его очень уважаем.
– Брось. Можно подумать, [29] что солдату не нужна поэзия. Нужна и на войне… Но без уныния.
– Так я не про то, Серега. На войне и песня нужна, и радость. А вот у некоторых не только глаза, а даже мысли в черный цвет окрашены, это уж точно!
– А у тебя в какой цвет они окрашены?
– неожиданно вскипает Борис Обещенко.
– В розовенький? Стихи, песенки? К черту поэзию! Мы отступаем… Другой раз аж невмоготу. Добыл бы винтовку - и пешком, навстречу этим гадам!…
– Мушкетер!
– обрывает Сергей.
– Винтовку ему!… Тебе дали оружие, вот и дерись им!
– Понимаешь, каждому надо винтовку! Каждому! Пацану, женщине, всем! Всему народу!
– Ты есть хочешь?
– Нет… А ты, Серега, зубы не заговаривай! Не уводи в сторону!
– А я не в сторону. Винтовку, говоришь, каждому? Да? А кто их тебе сделает? Кто тебе завтра жрать даст?
– Ну, знаешь!…
– Я-то знаю! А ты дурачком прикидываешься, Печорин! Эх, Борис! Тебе ли не знать, как достается хлеб, как достается каждая тонна железа! Тут достается каждому. И в тылу, и на фронте. Только надо верить в победу. Надо верить!
– Ну вас! Все вы какие-то правильные! Все вам понятно!
Мы смотрим, как скрывается в тумане огонек папиросы Бориса.
– Что с ним сегодня такое творится?
– спрашивает Сергей.
– А ты не знаешь? Вчера утром немцы захватили Майкоп, - отвечает Иван Козюра.
– У него же там родные…
Днем полк неожиданно собран на построение. Перед строем командир и комиссар.
– Всякая мысль, что отступать еще есть куда, что Россия велика и можно найти другой, более выгодный рубеж, сегодня равнозначна предательству. Партия обращается к коммунистам с призывом стоять насмерть, защищать каждый метр советской земли.
– Ни шагу назад!
– клянется полк.
В этот день молодые летчики и штурманы подают заявление о приеме в партию.
Нас перебрасывают на Донской фронт. Где-то там,
Глава 5. Мы - гвардия!
Стоим мы неподалеку от речки Медведицы, что впадает в Дон, на относительно «тихом» участке фронта. И дела у нас пока небольшие - контролируем дороги за Доном, в меру сил препятствуя продвижению вражеских войск.
О нас не сообщают в сводках Совинформбюро, не пишут в газетах. И все-таки уничтоженные нами танки не выйдут к Дону, не прорвутся к Сталинграду.
Бои в городе не прекращаются ни на минуту. Они идут за каждую улицу, за каждый дом, за каждую пядь родной земли.
Сегодня нам особое задание: помочь бомбовым ударом стрелковой дивизии, отрезанной от основных сил. Мы тщательно изучаем обстановку по крупномасштабной карте - плану города. Вот этот дом занимают наши, вот этот - немцы, а рядом - половина у наших, половина у фашистов. И надо уничтожить фашистов, не задев своих.
Мой штурман Николай Ждановский летает давно. Еще до войны он был штурманом в отряде лесной авиации и еще тогда освоил точечное бомбометание, которое применялось для тушения лесных пожаров. С этим скромным, по-настоящему храбрым и не кичащимся своим умением человеком летать просто удовольствие. Все у него заранее рассчитано, все продумано. Вот и сейчас он точно выводит самолет в район нужной нам цели. Делаю круг для осмотра, затем захожу на цель. Самолет на боевом курсе. И пусть теперь рвутся снаряды, я не сверну с курса!
Так держать!
– Отваливай!
Круто разворачиваю самолет и успеваю заметить, как от взрыва наших фугасок обвалился угол дома. Со снижением, на повышенной скорости ухожу от неистового обстрела, веду самолет за Волгу, на свою территорию. На крыльях кое-где топорщатся лохмотья перкали. Да, придется технику клеить и штопать…
– Гляди! Гляди!
– кричит Ждановский.
– Эх, мастер! Хорош! Однако, хорош!
Я смотрю, куда показывает Ждановский, и на мгновение к сердцу подступает зависть: почему это делает другой, почему до этого не додумался я?
На светлом фоне предрассветного неба отчетливо виден самолет. Он легко и изящно выполняет фигуры высшего пилотажа. Одну за другой. Как на авиационном празднике в [31] Тушино. Дымные шары разрывов и огни трассирующих пуль показались в это мгновение праздничным фейерверком. Наверно, подняли сейчас головы солдаты, стерли пот с закопченных лиц и их глаза озарились улыбками: «Вот дает!» Даже немцы, наверное, оторвавшись от прицелов, задрали головы в небо, пораженные дерзостью советского аса. А через секунду вновь обрушили на его самолет ожесточенный огонь зенитных орудий. А он, будто заколдованный, вертит себе «петли», «перевороты», «бочки».