Небо за нас

Перунов Антон

В общем, остается только один вопрос. А с какой, собственно говоря, стати, старик вдруг стал со мной откровенничать? Мы с ним, мягко говоря, не друзья. К поддерживающей меня придворной группировке он тоже не принадлежит. Сыновей, которые могли бы сделать карьеру в моем окружении, насколько я знаю, у него нет, одни дочери… а может это вообще не его мысли? Может он посланник отца?

Пожалуй, нет, Николаю Павловичу такие интриги совсем не свойственны. Он при всех своих недостатках человек прямой и честный. Прислал бы именное повеление и дело с концом. Да и сам

Муравьев не самая подходящая кандидатура для тайных посланий.

Утром меня снова захлестнула волна неотложных дел. Во-первых, следовало проводить отбывавшего в Петербург брата. Как я предсказывал, уезжал он не один, а с целой компанией высокопоставленных пленников: адмирал Дандас, лорд Раглан, генерал Канробер, герцог Кембриджский, принц Наполеон. Прочих генералов рангом пожиже, включая Боске, Симпсона и Сулейман-пашу решено отправить немного позже. Чтобы не задерживаться в пути, с собой им разрешили взять только по одному слуге. Пообещав, что остальные вместе с немногими уцелевшими во время бури вещами прибудут позже.

Зато конвой отрядили весьма внушительный — сотню донских казаков из числа наиболее отличившихся и сводный эскадрон из Лейхтенбергских и Веймарских гусар. Это, к слову сказать, была моя идея. Героев доставивших таких важных пленников наградой точно не обойдут. Стало быть, и донцы свое получат, и с полка моего покойного брата опалу снимут.

— В пути нигде не задерживаться! — отдавал я последние распоряжения брату и командовавшему конвоем Тацыне (посланного специально в надежде на царскую милость). — Нечего на них обывателям пялиться, чай не заморских зверей везете. Все же, какие ни есть, а генералы и представители правящих домов!

— Слушаюсь! — шутливо вытянулся Мишка.

— Для меня было честью скрестить оружие с вашим императорским высочеством! — поклонился на прощание Канробер. — Думаю, что выражу всеобщее мнение, сказав, что противостоящие нам русские солдаты ничуть не уступают своим предкам, противостоящим нам на бородинском поле.

— А мне, господа, если уж быть совершенно откровенным, наше противоборство не доставило ни малейшего удовольствия, — огорошил я высокопоставленных пленников. — Нет, правда, кто-нибудь может мне объяснить, ради чего мы сражались? Из-за чего погибло много храбрых воинов с обеих сторон? Оказались на дне прекрасно построенные корабли? Как вообще могло получиться, что христиане выступили на стороне своих извечных врагов, против страны, которая не сделала им ничего дурного?

— Боюсь, что у нас нет ответа на этот вопрос, — развел руками французский генерал.

Британский лорд и оба принца тоже промолчали, зато стоявший неподалеку Трубников все это тщательно записал. Затем мы с Мишкой встали с ними в ряд, после чего нас тут же сфотографировали. Так сказать, на долгую память. Дело это, к слову, в нынешнее время совсем не быстрое, так что гости едва не замерзли, после чего расселись в поданные им кареты. Одну для великого князя и принцев, другую для генералов. Еще на нескольких возках везли захваченные знамена и другие регалии.

Я

же, покончив с проводами, снова окунулся в рутину. Первым делом, нужно было посетить мастерские, занятые сейчас ремонтом пароходов. Причем не только трофейных, но и наших. Все-таки паровые машины пока еще не слишком надежны и требует неустанного ухода.

Попутно, произвел награждения отличившихся во Втором Синопском сражении нижних чинов из числа пароходных команд. Дело в том, что нынешний обычай, когда на отличившуюся часть или корабль выделяется известное количество знаков военного ордена или в просторечии георгиевских крестов, которые потом распределяются по жребию, я считаю в корне не правильной и даже вредной.

Чтобы награды доставались действительно отличившимся, я потребовал составлять подробные представления. Непривычные к подобному командиры, разумеется, не торопились, но после животворящего фитиля, опомнились и представили то, что от них требуется.

— Канонир Иван Морозов, — начал зачитывать представление вахтенный начальник, — метким выстрелом поразил вражеский пароход, заставив его остановиться и спустить флаг!

— Экий молодец! — похвалил я зардевшегося матроса, прикалывая ему на форменку крест.

— Рад стараться, ваше императорское высочество! — гаркнул тот в ответ.

— Марсовой Федот Гурьев, видя, что неприятельское ядро сбило кормовой флаг, получив у боцмана новый, невзирая на неприятельский огонь, поднял его…

Дело, в общем, простое, но вместе с тем крайне важное. Для каждого надо найти доброе слово, похвалить ободрить. Если отличившийся находится в госпитале передать награду туда, если же, погиб, передать ее родным, чтобы гордились…

Покончив с награждениями, я направился к выстроившимся для прощания офицера и в какой-то момент почувствовал какую-то неправильность. Все вроде бы как заведено, но что-то все же не так…

— Господа, а где ваш механик?

— Но, ваше императорское высочество, — замялся командир «Херсонеса» капитан-лейтенант Руднев, — Он же не офицер.

— Вздор, Иван Григорьевич! В бой мы шли все вместе, стало быть, его место в строю!

Через минуту прибежал взъерошенный рыжий механик в помятом парусиновом полотнянике и сконфужено встал в конце строя. На так называемый «шкентель».

Пожав всем офицерам руку, я задержался рядом с виновником переполоха.

— Как зовут?

— Иоганн Краузе, ваше императорское высочество, — почти без акцента представился тот.

— Немец?

— Я из Риги.

— Рад знакомству. Полагаю, никто не сомневается, что в успехе нашего сражения немалая доля заслуги механиков и машинных команд?

— Никак нет!

— Вот и славно! — пожал ему руку, после чего наклонился к уху и отчетливо, чтобы все слышали, прошептал. — А мундир все же заведи!

Затем переждав смешки, обратился уже ко всем.

— Благодарю за службу, господа! Полагаю, что могу и дальше надеяться на ваше усердие и храбрость!

— Ваше императорское высочество! — неожиданно обратился ко мне один из офицеров. — Позвольте вопрос.