Небо за нас
Шрифт:
— Боюсь, ты преувеличиваешь мое значение. Я ведь не цесаревич…
— Как раз Сашка для этого и не годится. Наш старший брат слишком уж мягок. Это, кстати, очень даже хорошо, но только в мирное время, а сейчас надобно действовать.
— Хорошо, — скрепя сердце согласился Михаил. — Просто очень жаль, что придется пропустить капитуляцию…
— Не придется. Думаю, он сдадутся уже завтра.
— Но почему?
— Во-первых, потому что после прибытия я первым делом послал к союзникам парламентеров, которые и сообщили им все последние новости. А во-вторых, потому что три наименее пострадавших и потому
— Невероятно! Знаешь, я не перестаю восхищаться твоим умом и энергией. Нет, правда, за что бы ты ни взялся, все получается! Может даже удастся налет на Константинополь. Хотя, помяни мое слово, папа не согласится. Не говоря уж о том, что дорога займет много времени и когда я прибуду в Петербург ситуация может очень сильно измениться.
— А кто тебе сказал, что я буду ждать до того момента? Нет, братец, ты будешь моим адвокатом перед августейшим папенькой, когда все закончится!
— Ладно, — уступил моему напору Мишка. — Если союзники капитулируют, немедленно отправлюсь в столицу и… будь что будет!
Вскоре выяснилось, что я не ошибся. Прибывшие следующим утром парламентеры, сделали еще одну попытку выторговать свободный выход хотя бы для командного состава, после чего помявшись, согласились-таки на безоговорочную капитуляцию. Согласно ей в плен попало немногим больше 25 тысяч солдат, офицеров и генералов трех союзных армий. Больше всего, конечно, французов.
Вместе со сдавшимся ранее Обсервационным корпусом Боске (от которого осталось едва 6 тысяч штыков и сабель), а также захваченными в плен моряками и перебежчиками у нас оказалось более сорока тысяч человек, многие из которых оказались истощены и нуждались в срочной медицинской помощи.
— Вот что, господа, — решительно заявил я сразу после принятия капитуляции. — Есть мнение, что пленных нужно как можно быстрее вывезти во внутренние губернии. Так сказать, во избежание. Речь, разумеется, о более или менее здоровых. Больных и раненых, а также медиков для их излечения придется оставить в Крыму. Какие будут соображения на этот счет?
— Согласен, — кивнул вернувшийся к должности начальника штаба Корнилов. — Вывезти же их легче всего морем. Часть в Таганрог и Азов, другую в Одессу и Николаев.
— Это может быть опасно, — покачал головой Новосильский. — Вдруг противник снова пожалует? Отобьет, чего доброго, своих солдат назад.
— Пустое! Сил у них теперь мало и быстро их не увеличить. Мы же для ускорения можем задействовать все имеющиеся у нас пароходы. Благо их количество несколько увеличилось!
Последние слова адмирала были встречены одобрительными смешками. Захваченные нами трофеи и впрямь были достаточно многочисленны. Шутка ли, больше двадцати пароходов! Правда, многие из них нуждались в том или ином ремонте, но и оставшихся исправными тоже хватало.
— А может пешим порядком погнать? — предложил любивший прикинуться простачком генерал Тимофеев. — Ать-два, левой, дойдут как-нибудь с божьей помощью. А нет, значит так им на роду написано!
—
— И что с того? — не унимался Тимофеев, успевший за время войны отрастить на союзников огромный зуб. — Любят у нас Европе в рот заглядывать, а по мне, если Лондон с Парижем проклятым завтрева в тартары провалятся, так я и не охну!
— Соглашусь с генералом Реадом, — пресек возникшие среди присутствующих смешки Липранди. — Не стоит проявлять излишней жестокости.
— Тогда пусть прежде хоть завалы разберут, — буркнул старый генерал.
— А вот с этим соглашусь. Прекрасная идея! И завалы, и свои же траншеи пусть засыпают, и снаряды, коих в городе разбросано множество, тоже собирают.
— Я вас услышал, господа! Если позволите, добавлю еще парочку предложений. В первую очередь следует убрать офицеров и генералов. Без них солдаты не более чем неорганизованная масса. Далее, следует отделить из прочих пленников, имеющих востребованные у нас специальности. В первую очередь, разумеется машинистов и кочегаров. Кроме того, мастеровых всех видов. Кузнецов, механиков и всех, кого только сможем сыскать. Работы много и умелые руки лишними не будут.
— А если не согласятся? Все же работать на врага во время войны — бесчестье.
— Предложим выбор между благородным голодом и сытым коллаборационизмом.
— Будет хорошее жалованье, пойдут! — согласился Корнилов. — Только вот…
— Тебя что-то смущает?
— Если составить машинные команды из бывших врагов, не сбегут ли они вместе с трофеями?
— А кто говорит, что их нужно оставлять без присмотра? Разумеется, будем контролировать каждый шаг. Или использовать там, откуда не сбежишь. В Азовском море, например.
— Ваше императорское высочество, позвольте мне изложить некоторые соображения, — поднялся со своего места наш главврач Пирогов.
— Конечно, слушаем внимательно, Николай Иванович.
— Зима на носу, у нас и своих раненых — тысячи после недавних боев, а у противника того больше. Но что еще хуже, у союзников лютует холера, особенно плохи дела у британцев. Медикаментов на всех не хватит, да и мест в госпиталях. Хуже того, теперь, когда нас не разделяет линия фронта эпидемия угрожает распространиться и на нашу войска! По сию пору нам удавалось сдерживать заразные болезни, вводя строгий карантин для рот и батальонов в коих отмечались случи появления инфекции. Но теперь… Мы можем понести потери от побежденного противника во много раз выше, чем прежде было от их пуль и снарядов!
— Так и что с того? — вопросительно посмотрели на прославленного хирурга генералы, в представлении которых высокие санитарные потери были делом само собой разумеющимся.
— Скажу больше, — не обращая внимания на их недоуменные взгляды, продолжал Николай Иванович. — У меня нет и тени сомнений, что больные и раненые пленные просто не переживут зиму. И что, позвольте спросить, скажут об этом в Европе?
Последний аргумент, кажется, подействовал. Выглядеть варварами в глазах просвещенного Запада не хотел никто. Кроме, разве что…