Нефертари. Царица-еретичка
Шрифт:
– Почему бы нам не послушать будущую царицу Египта? – предложила она, и весь двор устремил взгляды на Исет, которая грациозно поднялась со своего места.
– Как будет угодно вашему высочеству.
Исет изящно поклонилась и медленно двинулась по залу. Когда она подошла к арфе, которую установили под возвышением, Рамзес улыбнулся. Он смотрел, как она усаживается перед инструментом, уперев деревянное плечо между грудей, а когда первые мелодичные звуки эхом разлетелись по залу, визирь рядом со мной пробормотал:
– Замечательно. Просто потрясающе.
– Музыка или девушка? – осведомился
Мужчины за столом обменялись понимающими смешками.
Накануне брака Рамзеса и Исет наставник Пазер попросил меня задержаться после того, как остальные ученики уже разбежались по домам. Он стоял в передней части классной комнаты, окруженный корзинками со свитками папируса и свежими перьями из тростника. В мягком свете полуденного солнца я вдруг заметила, что он совсем не так стар, как мне представлялось ранее. Его темные волосы были собраны в свободную косицу, а в глазах светилась такая доброта, какой я еще никогда не видела у него ранее. Но как только он знаком предложил мне сесть на стул напротив него, слезы стыда застили мне взор, не успел он произнести и слова.
– Несмотря на то, что ваша нянька позволяет вам сломя голову носиться по дворцу, словно необузданному дитяти Сета, – начал он, – вы всегда были лучшей ученицей в эдуббе. Но за последние десять дней вы шесть раз пропустили занятия, а ваш сегодняшний перевод запросто мог быть сделан каким-нибудь каменотесом в одной из усыпальниц фараона.
Я опустила голову и пообещала:
– Я исправлюсь.
– Мерит сообщила мне о том, что вы больше не практикуетесь в языках. Что вы все время думаете о чем-то своем. Это все из-за того, что Рамзес женится на Исет?
Я подняла голову и смахнула слезы с глаз тыльной стороной ладони.
– Теперь, когда здесь нет Рамзеса, никто не хочет дружить со мной! Все ученики эдуббы лишь делали вид, что хорошо ко мне относятся, только из-за Рамзеса. А теперь, когда он ушел, они зовут меня принцессой-еретичкой.
Пазер нахмурился и подался вперед:
– Кто называл вас так?
– Исет, – прошептала я.
– Это всего лишь один человек.
– Зато все остальные думают именно так! Я знаю, что говорю. А в Большом зале, когда верховный жрец сидит за нашим столом под возвышением…
– На вашем месте я бы не забивал себе голову тем, что думает Рахотеп. Вы же знаете, что его отец был верховным жрецом Амона…
– И когда моя тетка стала царицей, они с фараоном Эхнатоном повелели убить его. Я знаю об этом. Поэтому Исет и настроена против меня, и верховный жрец против меня, и даже королева Туя… – Я поперхнулась слезами. – Они все настроены против меня из-за моей семьи. Почему мама назвала меня в честь еретички? – выкрикнула я сквозь слезы.
Пазер неловко заерзал на стуле:
– Она не могла знать, что и спустя двадцать пять лет люди по-прежнему будут ненавидеть ее сестру. – Он встал и протянул мне руку. – Нефертари, вы должны продолжить изучение языков хеттов и шасу. Что бы ни случилось с фараоном Рамзесом и Ашей, вы должны с отличием закончить эдуббу. Для вас это
– В качестве кого? – сдавленным голосом осведомилась я. – Женщина не может стать визирем.
– Да, не может, – согласился Пазер. – Но вы принцесса. С вашими знаниями чужеземных языков перед вами открываются разные пути. Вы можете стать верховной жрицей, переписчицей верховной жрицы, даже посланницей. – Пазер наклонился к корзинке и вытащил оттуда несколько свитков. – Письма от царя Муваталлиса к фараону Сети. Работа, от которой вы увильнули, пока оставались во дворце, делая вид, что больны.
Щеки у меня вспыхнули жарким румянцем, но, уходя, я напомнила себе о том, что в словах Пазера была правда. «Я – принцесса. Я – дочь, племянница и внучка цариц. Для меня открыты самые разные пути».
Когда я вернулась во дворец, то увидела большой шатер из белой ткани, возведенный для самых важных гостей, которые будут присутствовать на бракосочетании Рамзеса. Сотни слуг сновали, как муравьи, из Большого зала в шатер и обратно, держа стулья и столы на вытянутых руках над головой. Под золотистым навесом, подальше от шума и суеты, расположились сестры фараона Сети, прибывшие, чтобы наблюдать за приготовлениями. Здесь же была и Исет с подружками из гарема.
– Нефер! – окликнул меня с другого конца двора Рамзес.
Оставив Исет, он поспешил ко мне. По случаю жаркой погоды он снял свой немес, полосатый головной платок, и в солнечных лучах его грива отливала золотом. Я представила, как Исет перебирает пальцами его огненно-рыжие кудри, нашептывая что-нибудь ему на ухо, как поступала Хенуттави со смазливыми придворными, когда была пьяна.
– Я не видел тебя уже несколько дней, – извиняющимся тоном произнес он. – Ты не представляешь, что творится в Зале для приемов. Каждый день приносит с собой новый кризис. Помнишь, как в прошлом году пересохло озеро?
Я кивнула. Рамзес выразительно прикрыл глаза рукой.
– В общем, это случилось потому, что Нил не вышел из берегов. А без разлива, когда вода увлажняет землю, этим летом собрали очень бедный урожай. В некоторых городах уже разразился голод.
– Только не в Фивах, – возразила я.
– Да, не в Фивах, зато он уже свирепствует в остальных городах Верхнего Египта.
Я попыталась представить себе голод, когда завтра дворец накормит не менее тысячи гостей. На кухнях уже готовили говяжью вырезку, жареных уток и ягнят, а в Большом зале поджидали своей очереди бочки с гранатовым вином, которые еще только предстояло вкатить в шатер.
Рамзес поймал мой взгляд и кивнул.
– Я понимаю, в это трудно поверить, – сказал он, – но люди за пределами Фив страдают. У нас-то хотя бы прошли дожди, пусть и небольшие, а вот в Идфу и Асуане стоит настоящая засуха.
– Фивы поделятся с ними своим зерном?
– Только если у нас самих его запасы окажутся достаточными. Визири гневаются из-за того, что численность хабиру в Египте растет. Говорят, что их насчитывается уже около шестисот тысяч, а в такое время, когда еды не хватает даже для египтян, некоторые из людей моего отца требуют принятия неотложных мер.