Нефертари. Царица-еретичка
Шрифт:
Исет изящно нахмурилась:
– Но виночерпий уже наполнил кубок твоего отца.
Рамзес заколебался. Он вдохнул аромат ее духов, и я поняла, что ее близость подействовала на него. Платье тесно облегало ее фигуру со всеми ее выпуклостями и впадинами, выставляя напоказ ее накрашенные хной груди. А потом я заметила у нее на шее золотое ожерелье с сердоликами. Она надела украшения царицы Туи. Та самая царица, которая своими глазами видела, как мы играли с Рамзесом с самого детства, отдала свое любимое ожерелье Исет.
Рамзес покосился на Ашу, а потом перевел взгляд на меня.
– Как-нибудь в другой раз, – пришел ему на помощь Аша, а Исет
– Ты видел, что она носит?
– Личные украшения царицы Туи, – неохотно ответил он.
– Но почему Рамзес выбрал себе такую жену, как Исет? Потому что она красива. И какое имеет значение, что она не говорит по-хеттски и даже не умеет писать клинописью?
– Это имеет значение, потому что фараону нужна жена, – угрюмо отозвался Аша. – Знаешь, он бы выбрал тебя, если бы не твоя семья.
Мне показалось, будто кто-то выдавил весь воздух у меня из груди. Я вошла вслед за ним в Большой зал, и тем же вечером, когда официально было объявлено о женитьбе, я поняла, что теряю нечто такое, чего уже не вернуть. Но рядом с Исет не оказалось никого из ее родителей, чтобы стать свидетелями ее торжества. Никто не знал, кем был ее отец, что породило бы нешуточный скандал, останься ее мать жива после родов. Поэтому глашатай объявил лишь имя ее бабки, поскольку она воспитала Исет и когда-то была частью гарема фараона Хоремхеба. Она умерла уже год назад, но это было правильно.
Когда празднество закончилось, я вернулась в свои покои, расположенные неподалеку от царского дворика, и тихонько уселась за стол своей матери из черного дерева. Мерит стерла сурьму с моих глаз и красную охру с губ, а потом протянула мне ароматический конус с благовониями и стала смотреть, как я преклоняю колени перед наосом, алтарем моей матери. Некоторые алтари бывают большими, их делают из гранита, с выемкой посередине, в которую можно поставить статуэтку бога и полочку для сжигания благовоний. Но мой наос был маленьким и деревянным. Этот алтарь принадлежал моей матери, еще когда она была маленькой, и не исключено, что до этого им владела еще и моя бабушка. Когда я вставала на колени, он доходил мне лишь до груди, а за деревянными дверьми притаилась статуэтка Мут, в честь которой и назвали мою мать. Богиня-кошка взглянула на меня своими раскосыми глазами, и я поспешно сморгнула слезы.
– А что было бы, если бы моя мать осталась жива? – спросила я у Мерит.
Нянька присела на край моей кровати.
– Не знаю, моя госпожа. Но вспомните о том, какие тяготы ей довелось перенести. Ваша мать потеряла в огне всех, кого любила.
Те покои Малкаты, до которых добрался огонь пожара, так и не были восстановлены. Почерневшие камни и обугленные останки деревянных столов по-прежнему виднелись чуть поодаль от царского двора, правда, теперь их буйно оплели виноградные лозы да вьющиеся сорняки, бороться с которыми было некому. Когда мне исполнилось семь лет, я настояла, чтобы Мерит отвела меня туда, а когда мы пришли на место, я замерла как вкопанная, не в силах пошевелиться, пытаясь представить себе, где находился мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит говорила, что причиной бедствия стала упавшая масляная лампа, но я краем уха слышала, как визири перешептывались о чем-то куда более мрачном – о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в языках пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его
Я оглянулась на Мерит, которая смотрела на меня полными скорби глазами. Ей не нравилось, когда я начинала задавать вопросы о своей матери, но она никогда не отказывалась отвечать на них.
– А когда она умирала, о ком она горевала сильнее всего? – спросила я, хотя уже знала ответ.
Лицо Мерит обрело торжественно-серьезное выражение.
– О вашем отце. И…
Я обернулась, забыв об ароматических палочках.
– И?
– И о своей сестре, – призналась она.
От удивления глаза у меня полезли на лоб.
– Ты никогда мне раньше этого не говорила!
– Потому что вам совсем не обязательно знать об этом, – быстро ответила Мерит.
– Но действительно ли она была взаправдашней еретичкой, как о том говорят?
– Моя госпожа…
Я уже поняла, что Мерит не собирается отвечать на этот вопрос, и решительно тряхнула головой:
– Меня назвали в честь Нефертити. Значит, моя мать не считала свою сестру еретичкой.
Во дворце имя Нефертити находилось под строжайшим запретом, и Мерит лишь сухо поджала губы, едва сдерживаясь, чтобы не отругать меня за это. Она уронила руки вдоль тела и уставилась невидящим взором куда-то вдаль.
– Дело было не столько в самой царице, сколько в ее муже.
– Эхнатоне?
Мерит неловко заерзала:
– Да. Это он изгнал прежних богов. Это он разрушил храмы Амона и заменил статуи Ра собственными изображениями.
– А моя тетка?
– Она приказала выставить повсюду свой лик.
– На месте богов?
– Да.
– Но куда же они подевались? Я никогда не видела ничего похожего на них.
– Ну, еще бы! – Мерит встала. – Все, что принадлежало вашей тетке, было уничтожено.
– Даже имя моей матери, – сказала я и вновь устремила взгляд на алтарь. Дым благовоний скрыл лицо богини-кошки. После ее смерти Хоремхеб забрал все себе. – У меня такое чувство, будто я родилась вообще без акху, – сказала я. – Вообще без всяких предков. Ты знаешь, – доверительно сообщила я Мерит, – что в эдуббе мы не изучаем эпоху правления Нефертити, фараона Эйе или Тутанхамона?
Мерит кивнула:
– Да. Хоремхеб стер их имена со скрижалей.
– Он отнял у них жизнь. Он правил всего четыре года, но нас учат, будто его правление длилось долгие десятилетия. Но я-то знаю, что это не так. И Рамзес тоже знает. Но кто научит этому моих детей? Для них моей семьи просто не будет существовать.
Каждый год на праздник Уаг египтяне навещают посмертные храмы своих предков. А вот мне пойти было некуда. Я не могла почтить ка моей матери или отца благовониями или кувшинчиком масла. Даже их могилы были спрятаны в холмах Фив, дабы уберечь их от жрецов Атона или мести Хоремхеба.