Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц
Шрифт:
Обе сестры отличались ветреностью и непостоянством: так, Мария изменяла царю Александру то с князем Гагариным, высланным за это за границу, то с генерал-адъютантом Адамом Ожаровским, а потом и с другими волокитами. В конце концов, император охладел к ней, и связь эта прекратилась, но Дмитрий Нарышкин навсегда сохранил звание наиглавнейшего рогоносца России; обманутых мужей издевательски поздравляли с принятием в орден, где он состоял великим магистром. Такой диплом получил по почте Пушкин, когда в Петербурге стало известно о тайном свидании его жены с Жоржем Дантесом. Характером Пушкин вышел в прадеда-арапа: жену он, правда, бить не стал, но с Дантесом стрелялся на дуэли и получил
Дом на Сергиевской улице купил его родственник Василий Львович Нарышкин в середине девятнадцатого века. Не обладая высокими должностями, - Василий Львович был всего лишь камер-юнкером при императорском дворе, - он владел огромными имениями по всей России. Это позволило ему полностью перестроить дом на Сергиевской: один из залов был выстроен, например, по подобию зала короля Генриха Наваррского, мужа королевы Марго, во дворце Фонтенбло.
Другие залы нарышкинского дома были также прекрасны, - часть из них предназначалась для великолепной коллекции Василия Львовича, который всю жизнь собирал предметы искусства и ценные археологические находки. Но, увы, времена настали тревожные - в России ширилось революционное движение, сопровождающееся в русских условиях террором. На царя Александра II было устроено несколько покушений и он погиб; на Александра III тоже готовилось покушение; при Николае II образовались сильные революционные партии.
Поскольку дом Нарышкиных находился в непосредственной близости от высших штабов государственной власти, изменения в её положении были весьма ощутимы здесь. При Николае I даже представить было невозможно, чтобы на царя совершались покушения, - единственное потрясение он пережил при вступлении на престол, когда произошло восстание на Сенатской площади. В дальнейшем малейшие поползновения на существующий порядок решительно пресекались Третьем отделением канцелярии его императорского величества и приданным ему Корпусом жандармов; дом Третьего отделения и тюрьма при нём находились на набережной Фонтанки, в нескольких минутах ходьбы от Сергиевской улицы.
Ещё на одной соседней улице, на Шпалерной, при Александре II была построена следственная тюрьма, в которой было 317 одиночных и 68 общих камер и карцеров, рассчитанных на 700 заключённых. Это был нехороший признак, свидетельствующий о том, что число политических заключённых растёт, и, стало быть, революционное движение действительно набирает силу.
При Николае II произошла уже настоящая революция в 1905 году, в ходе которой на той же Шпалерной улице, в Таврическом дворце, подаренном когда-то императрицей Екатериной своему любимцу Григорию Потёмкину, разместилась Государственная Дума. Хотя она была слаба и в целом покорна правительству, однако вековое здание российской империи дало трещину, которая стала всё более и более расползаться, пока не привела к обвалу всего строения в 1917 году. В Таврическом дворце образовалось Временное правительство и одновременно с ним возникли Советы рабочих и солдатских депутатов; всё лето 1917 года между двумя органами новой власти продолжалась борьба, пока перевес в ней не обозначился в пользу Советов.
Василий Львович Нарышкин не дожил до этих событий, - он умер вскоре после революции 1905 года, - но проявил удивительную прозорливость: будто предвидя тревожное будущее страны и опасаясь за свою бесценную коллекцию, он распорядился устроить в своём доме потайное помещение, куда можно было спрятать немало произведений искусства. В сентябре 1917 года его
Укладка ценных вещей
– Как я устала, - видит Бог, как я устала! Всё на мне, всё!
– никто не поможет! За что Господь так наказал меня? Чем я так провинилась?!
– восклицала Феодора Павловна Нарышкина, всплёскивая руками и прикладывая платок к глазам. Несмотря на то, что грузинский род князей Орбелиани, к которому она принадлежала, давно обрусел, в речи Феодоры Павловны отчётливо слышался грузинский акцент.
– За что Бог карает меня?!
– продолжала она.
– Мужа взял, дочь взял, а теперь надо уезжать из родного дома - куда поедем, зачем поедем?
– она заплакала.
– Не надо отчаиваться, maman: если мы не можем ничего изменить, будем покорны своей судьбе и в этой покорности найдём утешение. Мы не станем роптать, - возблагодарим судьбу, даже если она зла к нам, - печально и спокойно сказал Наталья, её приёмная дочь.
– Ах, Наташа, не понимаю, что ты говоришь! Откуда ты это взяла, из каких книг?
– возразила Феодора Павловна.
– За что благодарить? Муж умер ещё не старым, а этой весной умерла Ирочка, бедная моя, Царство ей Небесное!
– и вот, сейчас мы должны бежать в чужие края! Нет, мы прокляты Богом, мы проклятая семья!
– Феодора Павловна заплакала больше прежнего.
Наталья обняла её и стала целовать мокрые от слёз щёки:
– Не надо! Когда-нибудь и мы отдохнём... Помните, как у Чехова: "Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах; мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, - и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка...".
– Наташа, милая, одна ты моя радость, - Феодора Павловна спрятала лицо у неё на груди.
– Светлая душа, доброе сердце...
Наплакавшись, она посмотрела на груду серебряных вещей, приготовленных к укладке в тайник, и сказала:
– Этой ночью мы должны закончить. Есть у нас ещё уксус? Без него серебро потемнеет... Где Серёжа?..
– Он скоро придёт, - ответила Наталья.
– Если бы не он, дай Бог ему здоровья, мы пропали бы, - сказала Феодора Павловна.
– Хороший у тебя муж: хоть тебе повезло в браке.
– Да, повезло...
– горько улыбнулась Наталья.
– А вы разве не были счастливы с Василием Львовичем?
– перевела она разговор на другую тему.
– Счастлива? Когда выходила за него, думала, счастливее меня нет никого. А потом...
– она вздохнула.
– Мужчина, что вольный ветер, - гуляет, где хочет. Мой муж не был скромником; много обид нанёс он мне, но я терпела. Четырёх детей родила я ему, но часто ли видела его ласку?.. И сыновья пошли в него: им нет дела до матери. Где они, когда нужна их помощь?
– Они придут, они обещали.
– Ай, обещали!
– воскликнула Феодора Павловна.
– Обещания лёгки и красивы, как лебединое перо, но дом из них не построишь... А вот и Серёжа, единственный настоящий мужчина в семье!
– Я посмотрел в доме, больше ничего ценного не осталось. Сейчас уложим всё это, и конец! Уксус и газеты я принёс, - деловито сказал он.
– Вы позволите, maman, я положу в тайник кое-какие свои вещи?
– он показал небольшой деревянный ларец.
– Тут мои ордена, бумаги, и всякая мелочь, которая в дороге может затеряться, а выбрасывать жалко.