Неизменный
Шрифт:
Слишком уставшая, чтобы защищаться, я моргнула и сказала:
— Возможно.
— Он мог убить тебя! Или сломать твоему отцу руки!
— Знаю, — сказала я, зевая. — Но если бы я сказала ему правду, он в любом случае сделал бы это.
— Это было глупо.
Разозлившись на него за то, что он обвиняет меня, я уперла руки в бока.
— Нет, я спасла себя. Это было умно. Это ты потерял кое-что важное. Что делает глупым тебя.
Он скорчил гримасу.
— Ну, возможно, мне стоит научиться лгать, как ты.
Я
— Ну-у, да! Как ещё ты надеешься остаться в живых? Ты уже в этой жизни, так что тебе лучше разобраться в ней побыстрее. Не глупи больше. И никогда, никогда не попадайся.
Выражение его лица смягчилось, а глаза посветлели, словно в них щелкнули выключателем.
— Ты достала его?
Оглядевшись, чтобы убедиться, что никто на нас не смотрит, я достала медальон из кармана. Это была простая серебряная цепочка с ключом. Обычная. Простенькая. Незначительная. Но при виде её всё тело Сойера расслабилось.
— Спасибо, — прошептал он.
Я бросила цепочку ему в руку, и он сжал её в кулаке, прикрыв глаза. Глядя на него, я чувствовала себя странно, видя облегчение на его лице и привязанность, которую он испытывал к этой крошечной вещице. Сойер испытывал к этому медальону больше чувств, чем я когда-либо испытывала к кому-либо, даже к отцу. Этот странный ключ и медальон были чем-то, что он любил, чем-то, за чем он нашел бы способ вернуться сам, если бы этого не сделала я.
Прочистив горло, я надеялась оторвать его его из того, чем он там занимался. Мне стало не по себе. И ему нужно было кое-что сделать.
— Ладно, дай посмотреть, — сказала я ему.
Он открыл глаза, выглядя по-настоящему смущенным.
— Что посмотреть?
— Татуировку, — прорычала я. — Теперь твоя очередь. Плати.
Он закатил глаза.
— Ты действительно хочешь посмотреть?
— Покажи мне её уже.
Застегнув для начала медальон на шее, он не спеша заправил его под футболку, а затем положил руки на подол рубашки.
Я снова почувствовала себя странно.
Где была эта татуировка?
— Ладно, ты сама напросилась, — пробормотал он.
Он начал медленно поднимать рубашку, открывая загорелый плоский живот. Я снова быстро огляделась, смущенная всем происходящим. Всем до единого.
И все же была слишком очарована, чтобы просить его остановиться.
Он выглядел совсем не так, как тогда, когда мы впервые встретились. На этот раз он был чист, и от него не так уж плохо пахло. Вообще-то пахло от него приятно. Его волосы были подстрижены, и он начал набирать вес, так что он больше не был похож на скелет.
На животе у него был длинный шрам, тянувшийся от ребер, через середину, прямо через пупок. Я заострила внимание на этой длинной морщинистой линии белой плоти. Откуда он у него? Появился ли он в результате чего-то плохого?
Что бы ни было причиной этого шрама, она должна была быть достаточно
Я уже собиралась спросить его об этом, когда его рубашка задралась до самой груди, обнажив православный крест прямо над сердцем. Я совсем забыла о его шраме, пытаясь вникнуть во все детали этой татуировки.
Линии всё ещё были покрасневшими и отёкшими, и она блестела от мази, которую на неё наложили. Но всё равно дух захватывало. Темная красота. Старый стиль креста выглядел таким большим на его худом теле и слишком зрелым для его тринадцатилетнего тела.
Это был знак синдиката.
Это была его воровская метка.
Теперь он принадлежал им на всю жизнь.
Одной татуировкой он решил свою судьбу.
Я подалась вперед, сама того не сознавая. Подняв дрожащую руку, я осторожно провела по линиям креста, найдя в центре цифру шесть. Он резко втянул воздух от моего прикосновения, его грудь дернулась, заставляя меня полностью очнуться, чтобы понять, что я была всего в паре дюймов от него, и мои руки были на нем.
Моргая, я сделала маленький шаг назад.
— Прости, — прошептала я. — Она милая.
Он наклонился вперед, стирая пространство, которое я только что оставила между нами. Его голубые глаза потемнели от смеха.
— Милая?
— Э-э, не то чтобы. Я имею в виду, крутая. Выглядит круто.
— Я думал, ты её ненавидишь? — спросил он. — Думал, ты ненавидишь эту жизнь.
— Да, — я заправила волосы за ухо и приказала своим ногам оставаться неподвижными. — Я… я просто рада, что ты жив.
Его голова склонилась к моей. Я подняла голову, думая, что он собирается открыть мне секрет.
— Я тоже, — прошептал он. — Я должен поблагодарить тебя за это.
Потом он меня поцеловал.
Поцеловал меня!
Мой рот был полуоткрыт, а глаза полностью открыты, и такого я совсем не ожидала. Но ему, похоже, было все равно. Его губы коснулись моих, потом ещё раз, а потом еще дольше. Они были гораздо мягче, чем я ожидала. И влажнее. И мой желудок сделал это странное сальто, и я подумала о том, чтобы врезать ему коленом по яйцам, и в то же время попросить его поцеловать меня снова.
Но прежде чем я успела что-то сделать, собраться с мыслями или просто убежать, он прошептал мне на ухо:
— Увидимся, Шестёрка, — и ушел.
Я стояла там очень долго, пока отец не начал звать меня, потому что не мог найти.
Сойер Уэсли только что поцеловал меня. Сойер Уэсли только что поцеловал меня после того, как я рисковала жизнью, чтобы украсть его медальон, и была обещана синдикату. И всё, о чем я могла думать, — это о том, чтобы сделать это снова.
Мне было наплевать на работу у Романа, на то, что Аттикус все равно попытается меня убить, и на то, как разозлится мой отец. Не тогда, когда мне необходимо было думать о Сойере.