Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!

Яковлев Николай Николаевич

17 декабря, по возвращении в столицу, Рузвельт выступил на пресс-конференции и сообщил план, обдуманный на залитой солнцем палубе «Тускалусы». Он повторил уже известный тезис: «Наилучшая оборона Соединенных Штатов – успехи Англии в ее самообороне». Но как помочь англичанам? Президент сказал, что некоторые предлагают одолжить Англии деньги, а другие – передать вооружение и снаряжение в виде дара. Последнее утверждение было серьезным преувеличением – таких в США почти не было.

ФДР, однако, был заинтересован не в выяснении расстановки сил, а в новой демонстрации своих известных качеств – сторонника среднего курса. «Я пытаюсь теперь ликвидировать символ доллара… Освободиться от этого глупого старого символа доллара, – сказал Рузвельт

и объяснил: – Представьте себе, что загорелся дом моего соседа, а у меня на расстоянии 400–500 футов от него есть садовый шланг. Если он сможет взять мой шланг и присоединить к своему насосу, то я смогу помочь ему потушить пожар. Что же я делаю? Я не говорю ему перед этой операцией: «Сосед, этот шланг стоил мне 15 долларов, тебе нужно заплатить за него 15 долларов». Нет! Какая же сделка совершается? Мне не нужны 15 долларов, мне нужно, чтобы он возвратил мой шланг после того, как закончится пожар».

Пресс-конференция побудила «изоляционистов» усилить протесты против» вовлечения страны в «империалистическую войну». «Они громко обвиняли Рузвельта в «англофильстве», капитуляции перед «английским империализмом». Однако теперь, имея перспективу пребывания в Белом доме по крайней мере еще четыре года, ФДР счел возможным назвать вещи своими именами.

29 декабря президент на «беседе у камелька» резко высказался против того, что с нацистами можно жить в мире. «Мы не можем избежать опасности или страха перед опасностью, укрывшись в постели и натянув одеяло на голову». В этой речи ФДР впервые употребил выражение «мы должны стать великим арсеналом демократии», имея в виду, что США в собственных интересах окажут материальную помощь противникам держав «оси».

Фраза эта – «арсенал демократии» – была впервые использована французским представителем в Вашингтоне Ж. Монне. Услышав ее, Ф. Франкфуртер оценил звучную формулировку. Он убедил вашингтонских политиков не использовать ее в своих выступлениях, ибо она лучше всего прозвучит в устах президента США. Так и было сделано, Гопкинс включил ее в проект речи.

Как же понимал ФДР роль «арсенала демократии»? «Если падет Великобритания, – поучал президент, – державы оси поставят под свой контроль континенты Европы, Азии, Африки, Австралии и моря, и они смогут обратить громадные военные и морские силы против нашего полушария… Думая о сегодняшнем и завтрашнем дне… для США значительно меньше шансов оказаться в войне, если мы сделаем все, чтобы поддержать страны, защищающиеся против держав оси, чем если мы смиримся с их поражением, покоримся победам оси и будем ожидать своей очереди стать объектом нападения в следующей войне»34.

Советники Рузвельта просили его сделать какое-нибудь оптимистическое заявление, чтобы поддержать «воюющих – англичан, греков, китайцев». ФДР пошел навстречу. «Вскидывая голову и надувая щеки, как он обычно делал, – пишет Шервуд, – президент декларировал: «Я убежден, что державы оси не выиграют эту войну. Мое убеждение основывается на самых последних и надежных данных»«. Советники ФДР считали, что такими «данными» он не располагал. Они не знали, что к исходу 1940 года Рузвельту доложили о предстоящем нападении Германии на СССР. К этому времени была решена загадка «Энигмы», ФДР мог ежедневно следить за развертыванием вермахта к походу на Восток.

Январь 1941 года ознаменовался решительными действиями Рузвельта. Он тщательно подготовил ежегодное послание стране, которое прочитал конгрессу 6 января. В нем ФДР высмеял представление о том, что США могут «укрыться за китайской стеной» от происходящих событий. Президент предложил идею «закона о помощи демократиям», известного в истории как. ленд-лиз. Юристы разыскали в архивах подходящий закон, принятый в 1892 году, по которому военный министр мог передавать в аренду вооружение, если он считал это «в интересах государства». Законопроект о ленд-лизе, составленный на его основе, получил номер 1776. Президент напоминал о знаменательной дате в истории США –

начале американской революции.

В «беседе у камелька» 29 декабря ФДР бесхитростно заявил, что ленд-лиз нужен, так как вооружение будет более полезно для обороны США «в руках Англии, чем на складах здесь». В послание от 6 января он включил куда более возвышенные мысли: США стремятся обеспечить во всем мире четыре «основные свободы для человека»: свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды, свободу от страха.

Экскурс в мессианском духе был предложен самим президентом. Когда он в своей обычной манере произнес, обращаясь к стенографистке: «Дороти, запиши закон!» – и продиктовал яркий абзац, постоянное повторение «во всем мире» резало слух.

– Но это затрагивает порядочную территорию, господин президент, – заметил Гопкинс. – Я не знаю, насколько американцы озабочены положением населения Явы.

– Боюсь, Гарри, что в один прекрасный день они будут вынуждены сделать это. Мир становится таким крошечным, что жители Явы становятся нашими соседями, – невозмутимо ответил президент.

Прослышав о ленд-лизе, руководители «изоляционистов» пришли в крайнее бешенство. Особенно отличился сенатор Б. Уиллер. Назвав предложение Рузвельта «идиотским», он в речи по радио утверждал, что президент требует от конгресса «нарушить международное право», а «программа ленд-лиза – ААА «нового курса» в области внешней политики – перепахать (plow under) каждого четвертого американского юношу».

Рузвельт на пресс-конференции 14 января объявил выступление Уиллера «самым лживым, самым подлым, самым антипатриотичным. Можете процитировать мои слова – это самое подлое публичное заявление за всю жизнь моего поколения»35. Такая словесная увертюра открыла трудное прохождение законопроекта через конгресс.

В начале января Рузвельт направил в Англию Гопкинса, а по наущению Стефенсона попросил и У. Уилки посетить Лондон. Он согласился. Накануне отъезда Уилки зашел в Белый дом. Президент постарался принять его должным образом. «Окинув взглядом свой кабинет, – пишет Шервуд, – он заметил, что на его столе не было бумаг. Повернувшись к нам, он попросил нас дать ему кипу бумаг из корзины, стоявшей в другом конце той же комнаты. Мы спросили: «Какие именно бумаги вам нужны, господин президент?»

«Да это неважно, – ответил Рузвельт, – мне просто нужны бумаги на письменном столе, чтобы у меня был очень деловой вид, когда войдет Уилки»36.

Рузвельт вручил Уилки послание Черчиллю – набросал на листке из именного президентского блокнота строки Лонгфелло:

Плыви вперед, корабль державный!

Плыви, союз могучий, славный!

Связав навек с твоей судьбой И страх и веру, род людской Следит с надеждой за тобой!

Черчилль 9 февраля огласил при большом стечении народа «послание» Рузвельта и воскликнул: «Нам не нужны доблестные армии, которые ныне формируются в США… Я отвечаю… этому великому человеку… дайте нам инструменты – и мы покончим с делом».

Вскоре в Соединенные Штаты был направлен английский посол Галифакс, преемник умершего Лотиана. Посол прибыл на новейшем английском линкоре. Рузвельт вышел в море встретить его также на линкоре новейшей постройки. То было внушительное зрелище. В штате Белого дома посмеивались – за высокой целью близко знавшие Рузвельта рассмотрели его желание человека, по-мальчишески влюбленного в море, получше ознакомиться с кораблем.

Тем временем билль о ленд-лизе подвергался скрупулезному изучению и мучительным испытаниям в комитетах и палатах конгресса, а за стенами Капитолия неистовствовала газетная буря. Противники Рузвельта указывали, что принятие и применение закона вовлечет Соединенные Штаты в войну, обернется дальнейшим ростом президентской власти внутри страны. Схема ленд-лиза – поддерживать других, оставаясь в стороне, – атаковывалась и по моральным соображениям. В комитете палаты представителей состоялся примечательный диалог между конгрессменом и военным министром Г. Стимсоном.