Нексус
Шрифт:
– Странно все-таки, – начал я, заглотив изрядное количество съестного, – мы так мало даем проявиться нашим истинным «я», даже когда стараемся. Вам бы, наверное, хотелось, чтобы я продолжал с того места, где остановился? Надо же, как вас зацепила вся эта муть, которую я поднял со дна! Теперь всё – только аура осталась. Хотя одно можно сказать наверняка: я точно знаю, что не был вне себя. Я был внутри себя, причем в таких глубинах, где еще никогда-никогда не бывал… Я ведь и вещал, как рыба, – обратили внимание? Не обычная рыба, а из тех, что живут на дне океана.
Я сделал хороший глоток
– Любопытно, что началось все с тех набросков на стене. Я увидел и услышал всю пьесу от начала до конца. Зачем же мне теперь ее писать? Я начал писать только по одной причине: мне надо было сбыть с души свое горе. А вам ли не знать, как я несчастен?
Мы переглянулись. Статически.
– Как это ни смешно, но в том состоянии, в котором я находился, все казалось в точности таким, каким и должно быть. Мне даже не пришлось напрягаться, чтобы что-то понять: настолько все было выразительно, законно и безнадежно реально. Да и вы не были такими бесовками, какими иногда кажетесь. Ангелами, правда, тоже – там я увидел настоящих. Вы с ними и рядом не лежали. Не скажу, чтобы мне очень хотелось видеть вещи такими постоянно. Разве что изваяния…
– Какими такими? – вклинилась Стася: ее так и распирало от любопытства.
– А всё сразу, – пояснил я, – прошлое, настоящее, будущее… землю, воздух, огонь и воду. Застывшее колесо. Колесо света, сказал бы я, пожалуй. Вращается-то свет, а не колесо.
Стася потянулась за карандашом – как будто собралась записывать.
– Не надо! – сказал я. – Словами это не передать. То, что я вам здесь наговорил, – это еще ерунда. Я говорю, потому что не могу не говорить, но пока что это все «к вопросу о…». Наверное, мне даже не объяснить, что происходило на самом деле… Как с той пьесой опять же. Пьесу, которую я услышал и увидел, не смог бы написать ни один человек. Человек пишет о том, чего ему не хватает в реальной жизни. Взять хотя бы нас: разве мы не существуем в реальной жизни? Нас ведь никто не выдумал. Мы – есть, вот и все. И всегда были. Чувствуете разницу?
Я обратился непосредственно к Моне:
– В скором времени мне действительно придется подыскать работу. Ты ведь не думаешь, что я и впрямь собираюсь писать, живя такой жизнью? Пора кончать с этим развратом, что мы и сделаем.
Она было вякнула что-то в знак протеста, но сразу примолкла.
– Вот праздники кончатся, и я займусь этим всерьез. Завтра надо будет позвонить моим и предупредить, что заявимся к ним на Рождество. Ты уж смотри меня не подведи, очень тебя прошу. Не могу я идти туда один. И не пойду. Только постарайся хотя бы раз в жизни выглядеть нормально, ладно? Грим, кокаин… безо всяких этих штучек. С моей родней и так-то хлопот не оберешься.
– Ты тоже пойдешь, – сказала Мона Стасе.
– Боже упаси! – фыркнула та.
– Нет, пойдешь! – настаивала Мона. – Без тебя я там не выдержу.
– Ага, – подхватил я, – пойдешь как миленькая! С тобой нам не грозит уснуть от скуки. Только надень платье или юбку, хорошо? И волосы забери в узел, если можно.
Тут они слегка заистериковали. Как! Чтобы Стася – и вдруг вырядилась как кисейная барышня! Дичь какая!
– Ты что, хочешь сделать из нее шута горохового? – воскликнула Мона.
– Ну какая из меня барышня! – простонала Стася.
– Да будь ты кем хочешь, – сдался я, – у меня и в мыслях не было ущемлять твое драгоценное «я». Только не корчи из
Как я и ожидал, в ночь перед Рождеством они завалились домой в три часа утра вдрызг пьяные. Граф Бруга, которого они всюду таскали с собой, выглядел таким помятым, будто ему задали хорошую трепку. Мне пришлось их раздеть и уложить под одеяло. Я было решил, что они уже спят без задних ног, как вдруг им понадобилось сделать пи-пи. Пошатываясь и спотыкаясь, они ощупью прокладывали себе путь к клозету. При этом натыкались на столы, сшибали стулья, падали, поднимались, снова падали, визжали, ревели, кряхтели, пыхтели – как и полагается запойным пьяницам. Еще и потошнили для полного счастья. Когда они снова рухнули в постель, я напомнил, что времени у них в обрез и надо урвать хоть немного сна. Будильник поставлен на девять тридцать, предупредил я напоследок.
Сам я и глаз не сомкнул: ворочался всю ночь, вставал, курил.
Ровно в девять тридцать зазвонил будильник. Чересчур громко, как мне показалось. В ту же секунду я был на ногах. А эти дрыхли как убитые – что одна, что другая. Я всячески пытался их растолкать: тряс, пихал, стаскивал с кровати, бегал от одной к другой, хлестал их, сдергивал одеяла, клял на чем свет стоит и даже грозил дать им ремня, если они не встанут.
Потребовалось чуть ли не полчаса, чтобы поставить их на ноги и хоть как-то растормошить, а то ведь так бы и загнулись у меня на руках.
– Марш в душ! – скомандовал я. – Одна нога здесь, другая там. А я пока сварю кофе.
– Нельзя же быть таким жестоким! – простонала Стася.
– Почему бы тебе не позвонить и не сказать, что мы приедем к вечеру, на ужин? – взмолилась Мона.
– Не могу! – отозвался я. – И не буду. Нас ждут днем, а не вечером, ровно в час.
– Скажи, что мне нездоровится, – попросила Мона.
– Ну уж нет. Поедешь, кровь из носу, понятно?
За кофе они рассказали, какие кому купили подарки. Из-за подарков, мол, и напились. Как это? А так! Надо же было где-то раздобыть денег – пришлось сесть на хвост одному сердобольному хмырю, а у того был трехдневный запой. Вот они и накачались. Хотя это вовсе не входило в их планы. Они рассчитывали дать деру, как только будут куплены подарки, но оказалось, этот старый хрыч быстро их раскусил и не так-то легко было от него отделаться. Благо вообще домой попали, честно признались они.
Наплели с три короба, хотя, возможно, и не без доли правды. Под кофе я и это съел.
– Так, – вернулся я к злобе дня, – что Стася наденет?
Она устремила на меня взгляд, полный такого отчаяния и растерянности, что я чуть было не брякнул: «Черт с тобой! Надевай что хочешь!»
– Не беспокойся, я ей помогу, – сказала Мона. – А пока оставь нас в покое, ладно?
– Так и быть, – согласился я. – Помните: ровно в час!
Пойду-ка я лучше прогуляюсь, решил я. Понятно, что им понадобится не меньше часа, чтобы привести Стасю в божеский вид. Да и мне не мешало глотнуть свежего воздуха.
– Учтите, – сказал я в дверях, – у вас только один час и ни секундой больше. Не уложитесь – пойдете как есть.
На улице было свежо и ясно. За ночь нападало немного пушистого снега – ровно столько, чтобы Рождество получилось чистым и белым. Город казался безлюдным. Добрые христиане и недобрые христиане – все собирались вокруг вечнозеленого деревца, распаковывали подарки, целовались, обнимались, поздравляли друг друга, боролись с похмельем и делали вид, что все просто чудесно. («Слава богу, всё позади!»)