Ненужная мама. Сердце на двоих
Шрифт:
В последний момент прикрываю рот костяшками пальцев, закусив указательный. Ловлю на себе теплый, не успевший потухнуть, ласковый взгляд Гордея. Непривычно до такой степени, что передергиваю плечами, разгоняя армию мурашек по всей спине.
– Поехали в мою клинику? – предлагает он осторожно, будто от одного неверного слова я могу забрать детей и убежать. – Есть кое-какая версия, хочу ее проверить. У меня самое современное оборудование, - добавляет с нажимом и заметной нервозностью, опасаясь отказа.
Его рука так и висит в воздухе, словно застыла. До сих пор остававшийся
Наш мальчик сразу забирает ручку, словно проявил слабость лишь на мгновение, а теперь снова вернулся в образ обиженного ребенка. Гордей не давит, не настаивает. Отрывисто кивает ему и поднимается, вопросительно покосившись на меня. Виола по-прежнему держится за его штанину, цепко впившись пальцами в ткань.
– Поехали, - соглашаюсь с улыбкой. Не узнаю ни себя, ни своего голоса.
– Спасибо за доверие, - хрипло отвечает Одинцов и сглатывает так тяжело, что кадык судорожно дергается. Прочистив горло, важно бросает с внезапно проявившимися приказными нотками: - Детские автокресла переставим ко мне в машину. Не хочу, чтобы ты в таком состоянии садилась за руль. Я сам вас отвезу.
Не спросив моего мнения, берет Виолу на руки, жестом приглашает Руса – и уверенно шагает к выходу. Сыночек семенит следом, как гусенок, однако держится на безопасном расстоянии. Мне остается лишь подчиниться.
***
В клинике Одинцова царит добродушная, уютная атмосфера, но меня это не успокаивает. С каждым шагом, приближающим нас к кабинету, мое сердце норовит пробить ребра и выскочить из груди.
– Ты сама как? – оборачивается Гордей, почувствовав мою тревогу. – Тебе плохо? – взволнованно прищуривается.
– Нормально, - сипло лепечу, переступая порог.
Мельком поглядываю на ширму, на рабочий стол Одинцова, на кушетку, где он делал мне ЭКГ. Воспоминания вихрем проносятся в голове и ныряют в самую душу, раздирая ее в лоскутки.
Надеюсь, Гордей забыл…
– Не бойся, маленькая, - нашептывает он, усаживая дочку на кушетку. – Однажды твоя мама тоже мне доверилась, но не до конца. Она рискнула собой... и оказалась права, ведь в противном случае вас бы не было, - бросает как бы между прочим, не зная, какой пожар его хлесткие фразы разжигают у меня внутри.
Оседаю на небольшой диван у стены, беру на руки притихшего Руслана. Глаза на мокром месте, и я больше не скрываю слез. Они стихийными ручейками стекают по щекам, капают с подбородка на макушку сына. Знаю, что Одинцов говорит все это не для Виолы – она все равно половины не понимает. Он обращается ко мне.
– Вика, посидите пока тут, я отведу ее на УЗИ, - сообщает после осмотра. Вопреки его просьбе, я чуть не подскакиваю с места. В панике не могу ничего спросить, а лишь часто, испуганно моргаю. – Все в порядке, - по слогам чеканит он, настороженно наблюдая за моей реакцией. – Просто подождите в кабинете.
Легко сказать! Как только за ними закрывается дверь, я крепче обнимаю сына и продолжаю бесстыдно плакать. Мысленно
Войдя в кабинет, отпускает ручку Виолы, и она беззаботно скачет ко мне. После «прогулки» с отцом стала живее и веселее, словно он вылечил ее одним своим присутствием.
– Как я и предполагал, - раздается как гром среди ясного неба, и у меня перехватывает дыхание от ужаса. Расстроенно жду приговора, устремив на Одинцова полные слез глаза. – Открытое овальное окно. Должно было зарасти соединительной тканью к году, но в некоторых случаях затягивается к двум-трем. В Германии должны были заметить, - добавляет несколько ревниво, словно укоряет немецких врачей, которые были рядом с его детьми, пока он ни сном ни духом.
– Мне ничего не сказали, - с трудом выталкиваю из пересохшего горла. – Проводили все необходимые обследования, брали анализы, но разговаривали с папой, а потом… все время рядом был Герман. И еще двойняшек осматривал кардиолог, который меня с того света достал.
– Наверное, не хотели тебя беспокоить, - хмурится Одинцов. – Немного недальновидно, учитывая, что ты мать – и все время проводишь с двойняшками.
– Что-нибудь можно сделать? – шепчу с надеждой, целуя Виолу в щечку.
– Да, я все расскажу, - убедительно отрезает. – Диаметр небольшой, есть тенденция к спонтанному закрытию. Главное, наблюдать и не допускать перегрузок. Реагировать незамедлительно при малейших симптомах. Я перечислю, на что обращать внимание, но… - запинается, мгновенно нахмурившись. Размышляет, и воздух вокруг него искрит от напряжения. Спустя паузу Гордей решается озвучить свое предложение. – Я мог бы быть рядом и непосредственно следить за состоянием Виолы. Это ни к чему тебя не обязывает, однако ты должна понимать, что я увижу больше и откликнусь быстрее, чем любой непрофильный врач. Правда, не знаю, как ты объяснишь это своему Демину, - выплевывает ядовито.
– Согласна, - перебиваю его. – Знаешь, до того как все случилось… Я звонила тебе, чтобы пригласить к нам в гости. Я очень хочу, чтобы ты стал ближе к своим детям. Тем более, если это в интересах Виолы, - уточняю, опомнившись.
Одинцов небрежно растирает лоб, смахивая испарину, нервно усмехается, после чего опускается напротив нас. Я не в силах шелохнуться, зажатая с обеих сторон детьми, которые прильнули ко мне, как два медвежонка. Напротив – мужчина всей моей жизни. Гипнотизирует взглядом, обволакивает платиной виноватых глаз, обезоруживает почти осязаемой нежностью.
Молчит. Косится на детей, любуется нашими объятиями, улыбается – и полностью переключается на меня. Накрыв мои колени руками, смотрит долго, пристально, пронзительно, словно мысленно посылает мне какие-то сигналы. В какой-то момент мне даже кажется, что я его понимаю.
– Гордей, - первая разрываю тишину и тут же осекаюсь.
Его имя, вырвавшееся из груди вместе с рваным выдохом, действует как детонатор. Приподнявшись и обхватив мой подбородок холодными пальцами, он порывисто целует меня в губы. Не сразу осознав, что происходит, я теряюсь и… отвечаю ему.