Необходимо для счастья
Шрифт:
Вечерами Петюшка станет провожать осиротевшую Аллочку до дома после кино, она узнает, что давно любима им, он просто не хотел вставать на пути своего друга, он любил Славку, и поэтому после свадьбы они с Аллочкой повесят увеличенную карточку покойного Славки в новой горнице и первого сына назовут его именем.
Ветла раскачалась широко, и Славка, улучив момент, ласточкой полетел чуть не в середину пруда. Он не выныривал долго. Петюшка подумал, что у него перехватило дыхание, случилась спазма в легких, и придется теперь
— О-го-го-о! — заорал он на том берегу.
Сухой горячий воздух не поддержал крика, не раскатил его эхом по пруду, эффекта не получилось.
Славка бултыхнулся в воду и, отфыркиваясь и шлепая ладонями, поплыл на эту сторону. Хорошо он плавал, быстро, ноги работали, как пароходный винт, и за ними оставалась пузырчато-пенная дорожка.
На берегу Славка помахал руками, отряхнулся по-гусиному и побежал, подпрыгивая и шлепая себя по мокрым ляжкам с прилипшими трусами, к вышке.
— Которые тут временные, слазь! — крикнул он.
Петюшка уже спускался ему навстречу: Артюхин запретил стоять вдвоем на аварийной вышке.
— А я боялся, что ты убьешься, — сказал ему Петюшка. — Ты ведь на самую вершину влез, а ветка под ногами тонкая… Или утонешь. Ты долго не выныривал.
— Не первый раз, — усмехнулся польщенный Славка. — Я его вдоль перенырну, если захочу. — И потопал по лестнице: мокрые его ступни были словно в тапочках от налипшей пыли.
— Сильный ты. — Петюшка поспешно спрыгнул вниз. — Я вот самбо изучу и тоже буду…
Славка поглядел вниз и откровенно рассмеялся:
— «Бу-уду»! Фитиль ты есть, фитилем и будешь. Книжки тебе мускулатуру накачают, что ли? Ты скинь эту форму и ходи голый, на перекладине вон подтягивайся…
Петюшка поглядел вверх и обиженно пошел в тень, на травку. Был бы его отец начальником, может, Петюшка и снял бы робу, но все равно порядок есть порядок: вдруг начнется пожар, в трусах, что ли, поедешь, одеваться надо, время вести. Вон полицейские в книжках всегда начеку, и милиционеры форму не снимают, и военные. Каждый человек должен быть в своей форме.
Со стороны поселка послышался знакомый шум мотора, потом выкатилась из улицы машина. Долго отец копался, наверно, и соседу все кадушки налил. Каждый раз наливает, а в получку — бутылка.
Красная машина развернулась у вышки и задом вползла в раскрытые ворота депо. Пыль, поднятая ею, растекалась, оседала на завядшую от зноя сухую траву. Лежащий у своих ворот Петюшка уткнулся лицом вниз и прикрыл голову руками. Славка погрозил с вышки кулаком:
— Шабашник! Морального кодекса не знаешь, старый черт!
Козлов вышел из ворот улыбающийся, довольный, поглядел на вышку:
— Ты чего, Слава?
— Пыль не подымай, вот чего! Я только искупался,
— И пускай едет, пускай.
— Вот приедет, и скажу, что ты воду на огород возил.
— Скажи, скажи. А потом будешь стоять всю вахту без подсменки.
Козлов сел рядом с Петюшкой, достал из кармана баночку с махоркой и сложенную гармошкой газету, стал сворачивать папироску.
— Не запугивай подсменкой, — сказал Славка. — Используешь казенную машину в личных целях и развращаешь молодое поколение этим. Смену свою развращаешь, шантажист!
Славке не хотелось говорить, но и стоять без дела было скучно. Он подождал, пока Козлов закурит и уляжется возле Петюшки, потом дурашливо вскрикнул и затопал босыми пятками по дощатому ветхому настилу. Вышка заскрипела, заколебалась — Козлов опасливо вскочил:
— Не балуй, не балуй, жулик! Вот я тебе…
— Ага, боишься! — Славка засмеялся, довольный. — Петюшка, сделай ему самбо!
— Жулик, — сказал Козлов, смущенно укладываясь на траву. — Змей подколодный. С ума скоро сойдешь от безделья. Заставить бы тебя работать, как мы с Артюхиным вкалывали, шелковым бы стал.
— Слыхали, — сказал Славка.
— Слыхал звон, да не знаешь, где он. Мы жили от войны к войне, голод видали и холод, умирали не раз. Думаешь, твоему отцу легко было умирать до время? Шшенок! Оденься, Артюхин едет вон.
Петюшка лежал рядом с отцом, подперев руками голову, и кротко глядел на дорогу. Велосипед Артюхина казался под ним игрушечным и вилял из стороны в сторону. Грузный Артюхин высоко поднимал раскоряченные колени, а педалей не было видно — их закрывали большущие кирзовые сапоги.
Петюшка всегда глядел на своего начальника с робким восхищением и почтительностью: спокойный, тяжеловесный Артюхин считался самым хозяйственным мужиком, и не зря в совхозе четвертый год не было ни одного пожара — все хлопотливые бригадиры и самые строптивые управляющие отделений слушались Артюхина и выполняли все его противопожарные указания.
У первых ворот Артюхин притормозил, распрямил ноги и вынул из-под себя велосипед.
— У-уф, жарища какая! — вздохнул он. — И што это жарища такая…
— Жнитво подходит, — сказал Козлов-старший, гася в земле папироску. — В жнитво завсегда такая жара.
Артюхин прислонил велосипед к воротам депо и снял вспотевшую от головы форменную фуражку. Мокрые седые волосы неровными прядями облепили лысеющий лоб, красное лицо было в крупных каплях пота.
— Не договорились? — спросил Козлов-старший.
— После уборки, — сказал Артюхин. — Все машины сейчас под зерно готовят, лесовозов нет. Сюда ведь бревна нужны, строевой лес.
— А потом скажет: после зябки. Любит он тянуть. Вот упадет вышка, тогда спохватятся.