Непонятные

Каипбергенов Тулепберген

Главный визирь приказал Маулену выйти и ожидать за дверью.

— Вы только что справедливо заметили, что вам доверена сабля! — Главный визирь не скрывал своего недовольства. — Зачем вам вмешиваться в сферу, которая вас не касается?.. Я пока что в здравом уме и памяти и сам знаю, чего заслуживают мои соглядатаи. У этого человека нюх, как у собаки, а вот преданности — нет! Я должен его испытать, еще и еще раз проверить. Должность главного визиря мне не так просто досталась, не по протекции, а по заслугам… Я еще, слава богу, соображаю, в чью пиалу с шербетом добавлять мед, а в чью — яд…

— О великий главный визирь, я, ничтожный, надеюсь, смиренно надеюсь, что

в мою пиалу вы не добавите яда… — поджал тонкие губы главный военачальник.

Главный визирь решил сменить гнев на милость:

— О-о! Ведь мы друзья! Яд у меня припасен для врагов! Их, увы, такое количество у нашего высокочтимого хана, что на всех не хватит!.. — Он нервно передернул плечами, потом крикнул:- Введите черноша-почника!

Маулен протиснулся в полуоткрытую дверь бочком, остановился поодаль от сановников. Потом затрещал как сорока, забыв о придворном этикете:

— А еще Ерназар Алакоз высказал одну крамольную мысль, когда они там обсуждали дела, связанные с каракалпакскими соколами. «Соколы должны быть закаленными, сильными, преданными нам воинами, готовыми ко всему — к стуже, плену, пыткам, зиндану, голоду, — сказал он. — Нас ждут тяжкие испытания и борьба, мы не вложим сабли в ножны, пока не создадим каракалпакское ханство, которое даст свободу нашему народу!»- Маулен глубоко, с облегчением перевел дух, будто сбросил с себя непосильную ношу.

— Маулен, ты хорошо выполнил свой долг! Но впредь помни: надо быть всегда на страже! Кто посеет плохое зерно, тот ничего не соберет! Возвращайся домой! Присоединись к соколам, следи внимательно за тем, чему они обучаются, какие цели у Алакоза. Авось после этого твои посевы и принесут тебе урожай!

Маулен-желтый вышел от главного визиря посрамленный, униженный. Он никак не мог взять в толк, за что же визирь так отчитал его, да еще в присутствии главного военачальника. Почему говорил с ним, как с последним из последних глупцов, последним из последних слуг! Будто он провинился, а не оказал ему важную услугу.

Путь Маулену предстоял долгий, времени было достаточно, чтобы подумать обо всем. «Овцу режут и для свадьбы, и для поминок, ей всегда один конец — что в праздник, что в горе… Не уподобился ли я овце? Да еще по собственной глупости!.. Недаром говорят, что собака бывает бита столько раз в день, сколько раз повстречается с глупцом… Я — собака, главный визирь — глупец! Сколько раз его встречу, столько и буду битым». Конь медленно брел вперед, Маулен чувствовал себя как змея, которую оглушили палкой: головой она двигает, вертит ею в разные стороны, а ничего не видит… «Что я делаю? — стучало у Маулена в висках. — Что я такое творю? Глупец ты, Маулен, глупец, растерявший остатки разума! Сам, своими руками пачкаешь, поганишь котел, из которого ешь. Унижаешь свою страну, свою землю!.. Если умрешь, кто тебя предаст земле по обычаю предков? Кто справит по тебе поминки? Уж, ясное дело, не главный визирь!.. Люди твоей несчастной страны будут с тобой до конца! Твои земляки да сородичи, тот же Ерназар Алакоз, которого ты предаешь!.. — Маулен искренне корил себя. — Без них я пустое место, мелкая, ничтожная тварь! Человек должен держаться своей родины, только ее! Правильно учили наши предки: человека, которого полюбит его страна, полюбит и весь мир! Почему же я не могу стать таким человеком? Что мне мешает?.. Что? А если прямиком отправиться сейчас к Алакозу и покаяться, признаться во зле, которое я причинил ему?.. Ведь народная мудрость гласит: если продашь ковер соседу, то один краешек ковра навсегда останется твоим!.. Сделать добро Ерназару и его сподвижникам куда как лучше, чем

служить-прислуживать главному визирю! Мау лен стащил с головы шапку, почесал в затылке. — Эх, знать бы наперед, что ждет человека! Насколько проще бы жилось, насколько меньше бы ошибок делалось!..» Он переправился через Амударью, подвел коня к воде, чтобы напоить.

— Маулен-желтый, здравствуй и прощай, счастливого тебе пути! — послышалось громкое приветствие.

— А-а-а, Мадреим, это ты?! Откуда и куда направляешься?

— Видишь, во-о-он Нукус! Красивое местечко, правда? А дочь здешнего бия еще краше!

— Ну и ловкач, ну и проныра! Небось и сына-наследника у бия нет, так что умрет он — и все его богатства тебе достанутся! Ну, я тоже не лыком шит! Меня в самой Хиве уважают, так что еще увидишь меня высоко-высоко!

— Да пошутил я, Маке, пошутил! Еду дядю навестить в аул! — смущенно признался Мадреим.

— Ты хитрый, но я тоже не простак! Это я, я пошутил! Ну, прощай, нам с тобой не по пути! — Маулен проклинал себя за длинный свой язык, за страсть к хвастовству…

…Маулен спешился около юрты Сержанбая. Кругом пустота, тишь, будто все повымирали. Однако перед входом в юрту поставлены два больших очага: в котлах, видать, недавно готовили пищу, вон еще и золу убрать не успели. «Господи, да не приключилось ли чего худо го с дядей? Уж не скончался ли он, часом, ведь домой-то повернул чуть живой? Но тогда бы родственники голосили, толпились бы здесь!»

Маулен сунулся в сторону загона, оттуда за ним настороженно следил Басар. «Что-то приключилось! Что-то неприятное произошло! Не знаю, как и в дом-то войти — то ли с плачем, то ли молча?» Маулен привязал коня и опасливо шмыгнул в юрту.

Там лежал Сержанбай, бледный, осунувшийся, постаревший. Маулен опустился у его ног. Что с тобой, дядя?

— Маулен, читай поминальную молитву! Умерла моя старшая жена! — Из глаз бая покатились крупные слезы.

В юрте показалась Гулзиба, держа в одной руке дастархан, в другой чайник.

— Пусть душа бедняжки найдет успокоение на том свете! — скороговоркой произнес Маулен. — Сильно она страдала, сильно, что не могла родить тебе наследника!.. Если Гулзиба благополучно разрешится, то ты, дядя, устрой на счастье большой той… Сношенька, вели Рустему бросить моему коню сена!

— Нет Рустема! Он, оказывается, отправился вслед за нами в Хиву! — вздохнул бай.

— Да, судя по всему, братец мой решил набраться ума-разума, на белый свет поглядеть, прежде чем жениться! — пошутил Маулен.

Гулзиба расстелила скатерть, помогла баю приподняться, подложила ему под локоть подушку с ярким узором.

Они молча напились чаю, и Маулен подумал, что сейчас не время заводить с дядей серьезные разговоры — уж очень он немощен. Маулен сослался на усталость и распрощался.

На дороге он нос к носу столкнулся с муллой Шари-пом. Маулен попросил муллу навестить дядю.

— Ладно, а куда сам несешься, людей с ног сшибаешь? Нет чтобы посидеть с больным дядей. Ох, люди, люди, совсем не боитесь божьего осуждения!

— Несусь, очень спешу я к Ерназар Алакозу!

— Ага! Хочешь, как и другие безбожники, плясать под его дуду? Ружьем поиграть захотелось? — вцепился в Маулена мулла Шарип.

— Джигит, который боится взять в руки оружие для защиты своего народа, все равно что продажная жен щина! А шлюха — это пища без соли! Я не из таких людишек!

— Ну ты молодец, Маулен! Как отбрил муллу! — Мадреим возник рядом с Мауленом как из-под земли. — Мудрецы учат: избегай бессовестного! Ты, я вижу, исправился. Поедем вместе! У людей с благими намерениями одна дорога.