Неприкаянное Племя: Сурвивалист
Шрифт:
Хочу играть, чтоб сделать комплимент,
Мудрее женщины на свете ведь и нет!
Я хохотнул, услышав эти рифмы, и уверенно направился к, воспетой поэтом, мудрой женщине. Катаржина мирно спала, убаюканная сладкоречивыми словами, тонкая струйка слюни стекала из уголка её рта и на атласной подушке образовалось достаточно большое влажное пятно.
Подойдя к своей жене, я покачал головой, взвалил её на левое плечо и уже собирался уходить из притона, в который превратилось здание бывшего Купеческого Собрания, когда о себе напомнил поэт:
– Вы что себе позволяете!
– хорохорился аристократ.
– Немедленное
– Я её муж и я буду определять, где её место.
– Да как ты смеешь, дем! Хам! Быдло! Юродивы...
Глефа сверкнула в воздухе, оставив тонкую линию на тощей шее юнца. Вместо окончания слова, он издал булькающий звук, прижал руки к горлу, откуда начала вырываться пузырящаяся кровь. А через секунду, он тихо скорчился на полу, в увеличивающемся красном пятне.
«Ведь не хотел же никого убивать», - подумал я, направляясь к выходу. Остальные гости, из тех, кто был в состоянии соображать, хранили благоразумное молчание.
– О боги!
– Катаржина вскинула руки вверх.
– Я думала: ты умнее. Думала, что решил сохранить жизнь и сбежал. Но ты вернулся... Зачем?!
– Чтобы воспитывать своего ребёнка.
– Воспитывать?
– девушка казалась сильно удивлённой.
Катаржина всё-таки решила принять моё приглашение - отодвинула стул и тяжело упала на него, взъерошила волосы, с трудом сфокусировала взгляд на мне и потребовала:
– Дай вина.
Я отрицательно качнул головой.
– Знаешь, почему ты ещё жив?
– зло прошипела девушка и, не дожидаясь моего ответа, сама пояснила: - Я не уверена: кто родится. Да, повитуха, которая готовила зелье, обещала мальчика, но мне нельзя рисковать и, если появится девочка - ты должен жить, чтобы зачать нового ребёнка. А вот когда мой долг перед княжеством и родственниками будет выполнен - надобность в тебе, муженёк, отпадёт.
Катаржина решительно встала, слегка покачнувшись от резкого движения, и направилась к выходу из кабинета.
– Надеюсь, ты всё понял, - княжна обернулась на пороге, посмотрев на меня презрительным взглядом.
– К воспитанию моих детей, дем, ты не будешь иметь никакого отношения. И впредь не смей вмешиваться в мои дела или я посажу тебя на цепь, как призового кобеля, а твоих друзей продам в рабство.
Катаржина ушла и вскоре на внутреннем дворе замка раздались команды - послушники готовили экипаж для отъезда княжны.
Появился Громыхайло. Гном не стал дожидаться, пока я призову офицеров, без стука он вошёл в кабинет, уселся за стол и достал флягу с Настойкой. Молча разлил алкоголь по двум серебряным кубкам и, без тоста, выпил свой. Так же, в тишине, я осушил второй бокал.
– Что будем делать?
– спросил друг. Он прекрасно понял, что ничем хорошим мой разговор с женой не закончился и сейчас интересовался дальнейшими планами.
– Не знаю, - за последний месяц, я уже успел забыть, почему покинул епископство.
Вернуться домой, встретить друзей - это конечно здорово, но вместе с тем на меня опять взвалилась ответственность за судьбы соорденцев и местных жителей. Как быть? Нельзя позволить взбалмошному подростку уничтожить всё, что мы так кропотливо создавали. Нельзя чтобы мать-алкоголичка воспитывала моего ребёнка.
Громыхайло попытался взглянуть мне в глаза, но я быстро отвёл их в сторону. Теперь мудрый гном мог бы сказать с уверенностью: вот сейчас,
Вино разлилось, раздражающе-красными пятнами расплывшись по скатерти, когда отшвырнутый рукой Катаржины бокал ударился о столешницу и загремел на полу. Она даже моргнула, словно получила удовольствие от такого проявления вседозволенности; однако её гнев не пошёл на убыль:
– Муж, перестань меня допекать!
В конце фразы, её голосок перешёл в противный фальцет, заставив моргнуть магические светильник. Я спокойно сидел перед девушкой, которая всего лишь несколько секунд назад самозабвенно, хотя и фальшиво, подпевала двум заезжим менестрелям.
– Ты что, не видишь - я наслаждаюсь их искусством! Ты же сам говорил, что ребёнок в утробе матери все слышит. Как же я могу воспринимать стихи или музыку, если меня всякий раз будут отвлекать?
Я склонил голову, пряча усмешку. Причина столь неожиданной тяги Катаржины к музыкальному искусству была очевидна: дуэт состоял из пожилого скрипача и его привлекательного сына, чьи воловьи глаза с огромными опахалами ресниц, безусловно, должны были скрашивать впечатление от сомнительных достоинств его пения. Однако дело - прежде всего, и я решительно поднял свиток, который поспешно убрал с пути расползающихся струек пролитого вина.
– Княжна, эти решения не могут ждать...
– Они подождут, если я скажу, чтобы они подождали!
– возмутилась Катаржина так грозно, что служанка, явившаяся с тазиком и тряпками, дабы навести порядок на столе, засуетилась и поспешила как можно скорее закончить свою миссию.
– А сейчас молчи, дем!
Боясь перегнуть палку, я откинулся на спинку кресла и попытался расслабиться. Повинуясь знаку, который подала княжна, музыканты снова заиграли и запели, тогда как сама она, постоянно ёрзала, усердно, но безуспешно пыталась сосредоточиться на их песенке. Однако в моем присутствии, это ей никак не удавалось, отчего она лишь ещё больше раздражалась. Не вытерпев и минуты, девушка недовольно буркнула:
– Ох, ну что там у тебя?
Музыканты сбились с ритма и неуверенно начали последний куплет. Не сказав ни слова, я протянул жене свиток, и, когда передавал его, продемонстрировал (как бы невзначай) распахнутую торбу в которой было ещё шесть таких же документов. Она бегло просмотрела первый и не стала скрывать возмущения:
– Это хозяйственные расходы и счета. К чему было меня беспокоить?
Девушка уставилась на меня, не замечая, сколь неловко чувствуют себя музыканты: они не осмеливались без её разрешения сделать паузу, но и играть в такой обстановке было опасно.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
