Неприкаянность

Джин Яна

Что вечности озлобленные лица?

А потому – покинь свою гробницу.

Вставай. Я вижу: ты уже восстал. –

Так говорил угрюмый Назорей.

Но резвый Лазарь обнаружил слёзы,

блестевшие, как росы на заре,

растрогав Человеческого Сына.

Но я не зарыдаю. Я – не Марфа.

Я в это не играю. Я – не вы.

Прости, Господь, но мир достоин мата,

как Лазарь твой, что на исходе марта

тобою воскрешён был для жратвы.

Пер.

Ефим Бершин

ПОЭТ

Денису Новикову

Поэт на площади поэта –

Маяковского площадь это –

Сидит на площади поэта –

Ясно?

Поэт говорит, что несправедливо –

Устроена жизнь. Гнусно и криво –

Даже улыбка её тосклива –

Напрасна.

Поэт говорит о вещах несвоих –

О деньгах, бабах, предметах других –

Точит поэт о предметах чужих –

Лясы!

Поэт говорил и качался, как раби –

Как рассерженный Хаммураби –

За то, что сожгли закон Хаммураби, –

Дожил!

Поэт разговаривал – тонкий, как цапля, –

Как в шприце для героиновых каплей –

Игла, в венозный воткнутая кабель –

Заслужил!

Он говорил: Дайте что круто!

Дайте мне всё в эту минуту!

Дайте валюту!

Лучшие блюда!

Девок для блуда!

Лихие маршруты!

Дайте мне!

Дайте!

Дайте!

Поэт говорил, я сидела, молчала –

О, нет, мы не хлебом единым, не налом –

А страха живём единым началом –

Знайте!

Взгляд у тебя жестокий и близкий –

Чего в нём больше: «жестокий», «близкий»? –

Тебе, как и мне, не поклонятся низко! –

Живи ж без риска!

Поэты на площади были поэта –

Вдвоём – да на площади поэта –

Их повенчала кратко беседа –

Негласно.

Пусть любовь придёт на мгновение только –

Для мгновенного озарения только –

Мгновенного видения только –

Прекрасно!

Пришельца от любого завета –

Считайте братом, которого нету –

Когда он приходит на площадь поэта.

Я сделала это!

Пер. Нодар Джин

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ САМОУБИЙЦЫ

Алёше

Мой милый мальчик,

ты, как в люльке,

качаешься в холодной петле

меж небом и землей,

как в люке,

как в старой колыбельной песне,

где вестник голубиной почты –

с кольцом, как с перебитым нервом.

И цепь, что связывала с почвой,

сегодня

связывает с небом.

И губ застывшая фиалка

перекусила жизни нить.

Никто не нанял катафалка,

чтобы с тобой похоронить

и боль от твоего ухода,

и безразличие людей.

На нас давно идёт охота,

как на осенних лебедей.

Без похоронного Шопена

ты с гибелью повенчан, без

ненужных слёз.

И только пена

сверкнула белизной небес

у самых губ.

И только мама,

на дальнем берегу бродя,

зашлась слезами, как туманом.

Смерть выпадает, словно манна,

для заблудившихся бродяг.

Но океан рассёк, как плетью,

два мира, как стальное жало.

И эта плеть, свернувшись в петлю,

увы, тебя не удержала

от пережитых многократно

печалей.

Мальчик мой, мужчина!

Не всё бессмысленно, что кратко.

Не всё, что кратко, – беспричинно.

Вы, люди! Вы – рабы рассудка,

Щедрот, упрятанных в дома.

Я вою, как дурная сука,

над грудой вашего дерьма.

Но вы, пропитанные ядом

приспособленчества и лжи, –

о вас, о камень ваших взглядов

разбита маленькая жизнь.

Но нет – не мужества, не силы

ему не доставало тут.

Ему не доставало сини,

в которой облака растут.

Мы – зёрна одного початка,

вся наша жизнь – наоборот.

Ты видел, как отводит чайка

остроконечный, чёрный рот

от рук дающего? В истоке

гордыни истина лежит:

рука дающего в итоге

ещё способна задушить.

Когда б ты подождал, Алёша,

то стал значительно мудрей.

Но ты лежишь на смертном ложе

среди людей и нелюдей.

И что тебе до наших истин?

И что тебе простая суть?

Ты обратился с вечным иском

в холодный, вечный Высший Суд.

В стремительном порыве страстном

из сорной ринулся травы –

туда, где делятся пространством,

а не остатками жратвы.

Уходят братья по печали,

оставив чуть заметный след,

такими ясными ночами,

в которых даже страха нет

я верю: ты теперь спокоен

и видишь медленные сны

под медный лепет колоколен

твоей оставленной страны.

Сочится благодать по капле.

Ты – здесь. Ты – рядом. Ты – нигде.

Ты весь – как сон болотной цапли

на тонкой матовой ноге.

Пер. Ефим Бершин