Неприкаянные
Шрифт:
Легко смахнул тень с правителя Хорезма сотник. Ловко смахнул, попала она теперь на глупого Айдоса. Осталось лишь посмеяться над ним. И посмеялся бы бек, не будь в руках бия меча, снятого со стоны. Готовился к сражению бий.
— Не хотят? — переспросил Айдос.
— Не хотят.
Очень глупым оказался этот дикий бык. Поворачивал рога туда, откуда дразнили его палкой.
— А великий хан хочет?
На этот раз можно бы было и раскрыть тайные замыслы Мухаммед Рахим-хана. Сказать, что хочет видеть Айдоса ханом каракалпаков правитель Хорезма.
— Для этого мы здесь, бий…
— Для этого…
Нужно было во что-то верить, нужно было кому-то верить, когда идешь убивать брата.
Айдос вдел меч в ножны, откинул полог, чтобы выйти из юрты и сесть на коня.
У городской стены гремели барабаны, звали на бой.
Айдос ударил буланого каблуками сапог, и тот помчался в степь.
Он убил Мыржыка. На поляне, возле того самого джангиля, где пал и Бегис. Случилось это в самый разгар боя, когда кунградцы еще стояли крепко и отражали удары хивинцев. Кровь Мыржыка напугала их. Дрогнули джигиты суфи и начали отступать, а отступая, сами облились кровью.
Кровь алой тропой тянулась за ними, пока они шли к камышам и дальше за камышами но берегу Кок-Узяка в сторону Кунграда. Уходили кунградцы, чтобы никогда больше не возвращаться к Айдос-кале.
46
Маман ждал Мыржыка в новолуние. Уже был собран караван, погружены мешки с едой и подарками для русских биев и их жен. Без подарка ни в какой аул не войдешь, никакой брод не перейдешь — это знали степняки. Осталось только поднять верблюдов и отправиться в путь.
Караван должен был повести Мыржык. Не потому, что хорошо знал дорогу на Русь. Дальше первых казахских аулов не заезжал он на своем коне, да и никто из каракалпаков не заезжал. Единственным гостем русских был великий Маман, а он давно покинул этот мир, как покинули этот мир и его спутники. Так что не в дороге было дело. Караван доверили Мыржыку жана-дарьинские старики, считая его самым сильным, самым смелым и самым добрым из биев каракалпакских. Маман тоже был добр и смел, но годы у «русского бия» уже не те и силы на исходе.
Решив так и получив согласие молодого бия, отпустили жанадарьинские старики Мыржыка схоронить тестя Есенгельды и проститься с семьей. Возвращение наметили на первые дни новолуния.
Луна, как известно, четырнадцать дней прячется где-то, и потому темно в мире, а на пятнадцатый выглядывает из- за края степи стыдливым козьим рожком. Таким стыдливым, что и не заметишь его сразу. Крикнешь громко — исчезнет, бросишь в него камнем — рассыплется. Вот под таким робким козьим рожком и должен был вернуться на Жанадарью Мыржык. А не вернулся.
Шестнадцатый день прошел, семнадцатый, на восемнадцатый перевалило. Уже не робким, козьим рожком выглядывал месяц, а бодливым бычьим рогом.
На девятнадцатый день, а может, и на восемнадцатый еще принес какой-то джигит новость:
Убит Мыржык! Убил его брат, старший бий каракалпаков Айдос.
Удивились и опечалились жанадарьинцы. Добрый был джигит, смелый, сильный. Кто теперь за каракалпаков на кураше выступит? Кто положит на землю главных палванов степи?
Иная была печаль у Мамана: кто поведет караван? Мыржыка жанадарьинцы определили посланником степи, бием каракалпаков назвали, бием Добрых Надежд.
Собрал стариков Маман, спросил их:
— Слезами завершим дело свое или напутственным словом? Загрузим караван или навьючим на верблюдов хурджуны новых надежд?
Старики почесали свои бороды, покрутили на головах кураши — под шапками черными всегда прячутся самые мудрые мысли — и ответили Маману:
— Слезы пролиты, но они не означают конец жизни. Пусть идет караван.
— Кто поведет его? Кому доверим дело отцов? Снова пришлось задуматься старикам. Снова почесать бороды, покрутить шапками. Однако ответить, как первый раз, не сумели. Трудный это был вопрос: кого послать к русским?
Старика не пошлешь — стар, немощен. Молодой — неопытен, неразумен, хоть и крепок и вынослив. Все это ранней весной определяли жанадарьинцы. Тогда-то и сказано было: «Простой степняк, старый ли, молодой ли, в послы не годится, если он не бий, не глава рода. С пастухом или рыбаком царь, поди, и разговаривать не станет. Здесь бий нужен».
Не было бия у жанадарьинцев, кроме старого Мамана. Потому-то и упросили степняки ехать Мыржыка. Теперь, после его гибели, надо искать в каком-то другом роду. Посмотрели на соседа, Орынбая. Не на самого разбойного Орынбая, а на сына его, Давлетназара. Сильный, умный, решительный. Плохо, конечно, что из непутевого рода мангыт. Ну да в роду разные люди бывают: одни — плохие, другие — хорошие. Давлетна- зар — хороший степняк.
— Давлетназара послать надо, — решили старики. Решили, а послом назвать не назвали. Давлетназару желание старейшин все равно что рев чужого стада: хочешь — слушай, хочешь — не слушай. Отец прикажет — другое дело. Отцу перечить нельзя.
Обратились старики к Орынбаю: так, мол, и так, брат Орынбай. Хотим послать сына твоего, Давлетназара, к русскому царю за советом и помощью. То ли не в тот час обратились старики к главе рода мангыт, то ли не с теми словами, но взбеленился разбойный бий, замахал руками:
— Один раз ударились каракалпаки головой о дерево — не поумнели, второй раз хотите удариться, чтоб совсем мозгов лишиться. Не дам сына своего на глупое дело. Уж если хочется разбить голову, так бейте здесь, а не скачите для этого за тридевять земель.