Неприкаянные
Шрифт:
«Обвинять пришли», — подумал Айдос. Затоптал бий чью-то жизнь. И он посмотрел тревожно и пытливо на стариков: чью жизнь?
Не ответили старики, другое было у них припасено.
— Ветром ли сломана, отрублена ли мечом, погибла ветвь, — сказал старший из гостей. — А на ней живая почка. Должна ли она погибнуть? Пришли посоветоваться с тобой.
— О чем советоваться-то? О судьбе народа нашего, что ли? — произнес Айдос.
— И о судьбе народа. Судьба-то народа нашего в детях.
— В детях, конечно, —
Так вот, приехал Елгельды и сказал, что хочет переселить сноху твою, Кумар, и сына Мыржыка в свой аул.
— Он сын рода кунград, — возразил Айдос. — Нашего рода.
— Конечно, вашего рода. Потому совет наш такой: пересели сноху поближе к себе, позаботься о сыне рода кунград.
Осенило наконец Айдоса, догадался, чего хотят старики.
— Согласится ли Кумар?
— Ума у ней не меньше, чем у нас, поймет. Согласен ли ты подчиниться обычаю степи: взять к себе жену погибшего младшего брата?
Степь имела свои законы. Мудрые ли, глупые ли, добрые ли, жестокие ли, но на них держалась она и их берегла. Не бросала в пасть судьбе сирот, не гнала вдову из юрты рода.
Однако, сберегая вдову, накидывала на нее петлю неволи, губила желания. Лишала воли и старшего брата. Петлю эту принесли старики Айдосу и накинуть решили. Отстранился он поначалу, отбросить хотел и петлю, и сам аркан. Не мог взять к себе Кумар, жену брата, которого сам убил. Не то что ласкать, глянуть в глаза ей не посмел бы.
Но обычай есть обычай. Что скажут про старшего бия степняки, когда узнают об отказе его взять в жены Кумар и усыновить Ерназара?
— Отцы! — ответил старикам Айдос. — Мне дорога судьба живого ростка. Но могу ли я оторвать его от мертвой ветви? Благословит ли на это бог?
— Спроси у всевышнего! — посоветовали старики. — Если благословит он тебя, не утаи от нас его веление, и мы поедем к снохе Кумар с водой бракосочетания.
Сказав это, старики простились со старшим бием и покинули Айдос-калу.
Едва скрылись седобородые за стеной города, как Айдос тоже сел на коня и поскакал в аул Мыржыка. Первый раз после того страшного дня сел на буланого. И когда садился, подумал: «Как бы снова не стряслась беда… Несчастья приносит мне верный конь мой!»
Но какая беда может настигнуть старшего бия в пути? Тихой стала степь, и аул, куда ехал, не разбойный. Донесет буланый бия до цели, сбережет в седле. И не у подножия холма сбавит шаг, а лишь на самой вершине. Останется только слезть с коня, войти в юрту и сказать: «Здравствуй, сношенька!»
Так и случилось. Доскакал Айдос до аула Мыржыка, влетел на холм, сказал: «Здравствуй, сношенька!» Только не в юрте сказал, а перед нею.
Встретила Кумар старшего бия, как встречают степнячки мужа, — за сто шагов до дома. Взяла коня за повод, поклонилась,
— Сойди с коня, мой повелитель!
Вот она где, беда, была! Вот где несчастье! Мужем признала Кумар старшего бия.
Надо было повернуть коня, погнать его прочь от юрты Кумар. Иначе прогонит Айдоса тень Мыржыка. Встал он перед глазами старшего бия — обезглавленный, залитый кровью. Но не повернул коня старший бий, не погнал прочь от аула. Слез с буланого, перешагнул через порог юрты.
Кумар вошла следом, бросила на курпачи подушку, сказала ласково:
— Отдыхайте! — А когда он сел, добавила: — Если мой повелитель разрешит, я расседлаю коня и задам ему корма.
Надолго думала задержать бия Кумар, коли собиралась расседлать буланого. И повелителем величала неспроста. Ни разу не назвала кайнагой, как приличествует называть снохе старшего брата мужа. Все господином да повелителем, избранником, значит, своим.
Вспомнил Айдос: прежде Кумар тоже целовала полу его халата и в верности ему клялась. Хивинца-то убила, видя в нем врага старшего бия.
«Что же это? — напугался Айдос. — Ждала, выходит, меня. Давно ждала. Еще со своей свадьбы думала обо мне как о женихе своем. В женщине-то, оказывается, дьявол живет!»
— Не расседлывай коня, — попросил Айдос сноху. — И корма не задавай ему. Поеду сейчас.
Посмотрела на бия Кумар — и как посмотрела! Сколько обиды было в ее глазах! Слеза вспыхнула на ресницах. Вспыхнула и горела долго, долго…
Сник Айдос под ее взглядом. Почудилось бию, что корит его сноха за все: за неблагодарность, за отвергнутое чувство, за смерть мужа.
— Что ж, на дорогу степняки выпивают пиалу чая, — попыталась все же удержать гостя Кумар. — Принесу сейчас…
Не ожидая его согласия, она выпорхнула из юрты. И тут же вернулась с чайником и пиалами.
— Пригубите только, коли торопитесь, — сказала Кумар. Опустилась на одно колено, налила в пиалу чаю и протянула бию:- Из моих рук, повелитель, выпейте! За жизнь свою не испытала еще радости поить вас…
Старики не сумели накинуть на Айдоса петлю, а вот Кумар накинула.
Он принял пиалу и поднес к губам, чтобы отпить глоток. Но не отпил. Остановился. Показалось ему, что не чай это, а вода бракосочетания.
— Или горяч слишком? — спросила Кумар. Посмотрела опять на бия. Но не как прежде — с обидой и укором, — а с надеждой…
— Кумар! — сказал Айдос, прежде чем отпить чай из пиалы. — Я поднял меч на Мыржыка, лишил тебя мужа, Ерназара — отца…
Трудно было все это выговорить. Еще труднее было посмотреть на Кумар: увидеть гневное лицо ее, увидеть ненависть и презрение. А когда посмотрел, не увидел ни гнева, ни ненависти. Большими, прекрасными, полными сострадания глазами глядела она на Айдоса.