Неприкаянные
Шрифт:
Все померкло, все исчезло на мгновение перед Айдо- сом. Только дьявольская улыбка стояла перед ним, и он ударил по ней мечом. Страшным мечом, от которого и конь, не то что человек, распадется надвое. Рассек плечо Бегиса бий, рассек грудь до пояса. Повалился наземь кунградский сотник, под ноги своему скакуну, облил и копыта, и землю горячей кровью.
Елгельды, который держал в руках знамя Кунграда и должен был вырваться на своем коне вперед, вступить в бой с Айдосом, застыл, обомлев от ужаса. И нукеры застыли, и степняки,
— Алла! — взвизгнул Елгельды.
Знамя выпало из его рук, он повернул коня, и тот, обезумевший, как и всадник, понесся к берегу Кок-Узяка, увлекая за собой остальных. Беспорядочным потоком кинулись кунградцы в камыши.
44
«Небо упало на землю! Бегис убит!»
С этими страшными словами среди ночи примчался в аул Мыржыка насмерть перепуганный Елгельды.
Могла ли птица, ветер мог ли принести эту весть быстрее? Гнал коня Елгельды не щадя. И конь этот, подобно серой молнии, примчал всадника прямо к юрте Мыржыка, что стояла на вершине холма. Примчал и уперся мордой в дверь:
— Мыржык, эй, Мыржык! Проснись! Небо упало на землю!
Полусонный, поднятый на ноги страшным криком, Мыржык отворил дверь.
Увидел коня и человека. Голос знакомый, голос брата Кумар. Его не спутаешь ни с каким другим.
— Что стряслось, Елгельды?
— Брат убил брата…
Чей брат и какого брата убил, хотел было узнать. Да сообразил, что незачем узнавать. Нет брата у Елгельды, есть братья только у Мыржыка. Значит, Бегис и Айдос встретились.
— Кто?
— Ой! — схватился за голову Елгельды. — Айдос убил.
Верно, небо упало на землю. Пролилась кровь сыновей Султангельды, и сделал это Айдос. Кумар выглянула из юрты.
— Видел сам или слышал? — спросила она зло.
— Видел! — сказал Елгельды.
Он успел возненавидеть Айдоса. И не за поднятый им меч над головой брата, а за то, что боролся против Туремурата-суфи, хана кунградского, его, Елгельды, хана.
— Бегис не защищался, открыл голову старшему брату, и тот отсек ее.
Заплакал, потревоженный громкими голосами, сын Мыржыка. Кумар взяла его на руки и так вышла из юрты. Успокаивая малыша, сказала:
— Нет, нет, Ерназар, твой дед не мог совершить такое. Он не голову Бегиса видел, видел голову Туремурата-суфи. А голова суфи давно ждет меча…
Елгельды замахал руками на сестру. Защищала она Айдоса, а обвиняла правителя Кунграда. Против собственного брата поворачивала острие копья.
— Не было суфи среди воинов, не было хана на берегу Кок-Узяка. Бегис один вел войско.
— Против Айдоса-кайнаки? — с намеком спросила Кумар.
— Против… — признался Елгельды. Но тут же спохватился и добавил:- Против хивинцев, что заняли Айдос-калу. Они поганят землю нашу копытами своих коней.
О нукерах суфи не сказал, а они тоже поганили землю копытами
— Брат мой, — сказала Кумар, — ты тоже был в рядах кунградцев?
Подводила Кумар брата под меч Айдоса. Кто идет в рядах кунградцев, тот враг старшего бия, тот должен или победить, или пасть. Пряма слишком сестра, а прямота опасна. Бог знает куда она приведет.
— За боевым строем был я, сестрица, — вывел себя из-под меча старшего бия Елгельды. — Знаешь ведь, брат твой не воин, палку и то держу в руке редко.
— В сражении и палка оружие. Заслонил бы ею голову Бегиса-ага…
— Хватит, женщина! — остановил Кумар подавленный голос Мыржыка. — Зачем искать убийцу, когда имя его названо!
— Но может быть названо и другое, — упрямо не сдавалась Кумар.
— Не ты ли назовешь его?
— Я!
— Небо, что ли, тебе сказало или во сне услышала? — рассердился Мыржык.
— Небо… Бегиса убил Туремурат-суфи. Он натравливает брата на брата, он сделал сыновей Султангельды врагами. Не последняя это смерть. Жажда суфи неутолима…
— Что говоришь, безумная! Разве мы живем разумом суфи? Он слова не сказал Айдосу, да и не видел его.
Выпалив все это в гневе, Мыржык, однако, не отверг сказанное Кумар. Да и как отвергнешь, когда в ушах стояли слова Бегиса: «Хочешь быть прощенным суфи, убей Айдоса!»
И все же не Айдос упал под мечом Бегиса, а Бегис под мечом Айдоса. Старший предал смерти младшего.
Почувствовал Елгельды, что спадает гнев Мыржыка, что вселила в его душу сомнение Кумар.
— Ну что ж, — сказал он, понуждая поводом коня отойти от юрты, — если брат не в силах отомстить убийце, возьму на себя это святое дело. Не должно остаться пятно позора на семье Султангельды.
— Бросаешь огонь в сухой камыш? — выкрикнула испуганно Кумар. — Постыдись, Елгельды!
— Не стыдно зажечь благородное пламя, — ответил Елгельды и повернул коня.
— Постой! — остановил его Мыржык.
Кумар догадалась, что задумал муж, и загородила собой вход в юрту:
— Не торопись, повелитель. Гнев плохой советчик, охлади сердце…
— Прочь!
Мыржык отстранил жену, влетел в юрту и через минуту выскочил, надевая на ходу шапку и вкладывая в ножны меч.
— Погоди, Мыржык! — Кумар протянула ему малыша. — Простись с сыном. Простись, пока руки твои не обагрены кровью.
Отшатнулся Мыржык.
— Простись! — повторила требовательно Кумар. — В ночь идешь.
Он заставил себя наклониться и грубыми губами своими коснулся нежных губ сына. Они были влажными и горячими, какими всегда бывают у спящих младенцев.