Несколько шагов до прыжка
Шрифт:
Но учитывая нынешнее отношения Персиваля к Ньюту, в этом его… предложении сквозило нечто почти интимное.
По крайней мере, для Персиваля.
А получится, гм, интересно, если Ньют прыжок как раз выполнит, а сам он — нет. Пожалуй, это даже будет значить, что здесь он и правда хорош как тренер: ученик его переплюнет.
— Я, — Персиваль выдавил улыбку, — с удовольствием. Но сейчас — давай всё-таки с Куини.
Ньют рассмеялся и поднялся на ноги. Глянул на пол, чуть поморщился, посмотрел просительно:
— Можно, я это потом уберу?
—
Серафина ждала их у входа на лёд, привычно покачиваясь с носка на каблук. Куини сидела рядом на скамейке и встревоженно глянула на них, но тут же улыбнулась — видимо, по лицам поняла, что всё в порядке. На льду вовсю вертелся в волчке Абернати. Тины и Ричарда нигде не было видно.
— Я разрешила им сходить выпить кофе, — ответила Серафина на немой вопрос Персиваля. — Я же не могла предсказать, сколько времени вас не будет.
Ньют рассмеялся:
— Ты же знаешь, я всегда быстро успокаиваюсь.
Серафина вернула ему усмешку:
— Обычно дольше.
— Мне помогли, — вдруг очень серьёзно проговорил Ньют, снимая чехлы с лезвий коньков. Вспрыгнул на лёд, обернулся к Куини, протягивая руку. — Давай ещё? Я понял, в чём была ошибка.
Персиваль внезапно почувствовал, что ноги его не держат, и опустился на скамью — буквально туда, откуда только что вскочила Куини. Серафина глянула на него с тревогой и присела рядом:
— Что такое, Перси?
Он покосился исподлобья. От коллег до друзей они доросли за первый же год совместной работы, и частенько откровенничали и, бывало, жаловались друг другу на жизнь. Но о своём нынешнем состоянии Персиваль не мог говорить ни с кем. Включая Серафину. Пожалуй, особенно с Серафиной.
— Он много думает, — ответил он вяло и, похоже, несколько невпопад. — И я, кажется, тоже. Знаешь, когда мне было столько, сколько ему, я тоже частенько… «катался головой», как он выразился.
— И в итоге проиграл Олимпиаду? — хмыкнула Серафина. Персиваль ухмыльнулся в ответ:
— Геллерт тогда в любом случае её бы выиграл. С той-то программой и той музыкой.
— А в две тысячи восьмом с той же музыкой выиграли уже у него, — сухо кивнула она. — Но я тебя поняла. Ты убеждал Ньюта, что он может обратиться к памяти своего тела, раз уж он когда-то, ещё с Тиной, сумел вытянуть прыжок?
Персиваль прикрыл глаза. Смертельно хотелось согласиться, что так всё и было, и прекратить этот разговор, но… в общем-то, было незачем.
— Нет, — криво усмехнулся он. — До этой мысли он дошёл сам. Я просто его успокоил. Знала бы ты, как я сам в своё время психовал, и мне не в кого было уткнуться, кроме стены сортира на катке…
Она подняла брови, но тут же улыбнулась:
— Похоже, твоё утешение дало свои плоды.
Персиваль прищурился. Лёд отсюда было отлично видно, но он всё равно поднялся и сделал несколько шагов к бортику.
Конечно, Ньют и Куини разошлись в прыжке. И довольно
Ньют, сияя, обернулся к нему:
— Вот видишь? Я же говорил, Персиваль, я говорил!
Не улыбнуться в ответ было решительно невозможно.
…За полчаса до конца тренировки, докрутив в очередной раз тодес, Ньют остановился, отпустил руку выпрямившейся Куини, подъехал к бортику и пристально глянул на Персиваля:
— Я смотрю, коньки ты уже надел…
Персиваль только кивнул, выходя на лёд. Ричарда с Тиной и Абернати он отпустил десятью минутами раньше: на этой тренировке они выкладывались даже сильнее обычного, и Персиваль малодушно разрешил им уйти. Отчего-то очень не хотелось делиться зрелищем того, как они с Ньютом будут выполнять параллельный прыжок, ни с кем. Кроме, разве что, тех, кто действительно имел к этому прямое отношение. А они трое — не имели.
Телесная память действительно работала. Позиция, заход, прыжок, два оборота, выезд… В две тысячи шестом именно риттбергер вывел его на первое место в короткой программе и потом, по сумме баллов, на золотую медаль. Через пару дней после Олимпиады ему написал в ICQ Геллерт с лаконичным: «Посмотрел запись. Аплодировал. Сволочь ты, Перси». К тому моменту они активно соперничали уже без малого десять лет, и Персиваль только усмехнулся и отписал в ответ: «Спасибо. Сам горжусь».
После третьего прыжка Персиваль остановился и посмотрел на Ньюта. Тот кивнул, подъехал поближе, встал в позицию для захода на прыжок.
— Я понял, — почему-то негромко произнёс он, ободряюще глянув на Персиваля. — Скажи… у меня же правда получалось?
Сердце зашлось от горькой нежности — немедленно захотелось выколотить из Ньюта всё это дурацкое неверие в себя, встряхнуть, даже крикнуть — мол, ты умница, и не смей даже думать иначе, по крайней мере, в моём присутствии! — но Персиваль только улыбнулся:
— У тебя всё отлично получается. Давай.
Тройка, моухок, смена ноги, дуга… Персиваль не мог не смотреть на Ньюта, даже сам выполняя прыжок. Почему не мог, предпочитал не думать. Пусть Серафина и Куини спишут это на тренерскую привычку всегда следить за подопечным. Пусть…
Ньют тоже смотрел на него. Этак и косоглазие можно заработать. Обоим.
Конец дуги. Отрыв. Разворот.
Они вышли параллельно, подъехали друг к другу, по инерции схватились за руки, словно собирались заходить на поддержку или дорожку — и остановились, услышав звонкий смех Куини:
— Потрясающе, правда! Перси, а ты уверен, что выходить с Ньютом на лёд нужно именно мне?
Ньют сконфуженно фыркнул и аккуратно вытянул пальцы из ладони Персиваля. Тот на секунду стиснул зубы. Куини всегда отличалась поразительной способностью видеть то, о чём другие и не подозревали. И, судя по её реплике, сейчас как раз был тот самый случай. Плохо, Грейвз. Очень плохо.