Несколько шагов до прыжка

Val. Ekkert

В груди защемило, Геллерт мысленно выругал себя, но это не помогло. Криденс спустил ноги на пол, взялся руками за сиденье стула и вместе с ним подвинулся поближе.

— Мы тогда встречались, — Геллерт не счёл нужным давить кривую ухмылку, — если это можно так назвать. Переписки, перезвоны, редкие встречи — не при нашем графике они могли бы случаться чаще. Это длилось несколько лет, я уже не вспомню, сколько именно. И эта рыжая сволочь мне на голубом глазу ответила, что хотела таким способом меня… подхлестнуть.

Он прислушался к себе. Рассказывать об этом было как-то дико. Возможно, именно потому, что он впервые всё это проговаривал.

— Он, видишь ли, подумал,

что чужой успех заставит меня работать лучше. Не могу сказать, что он был не прав: я азартен, ну да ты в курсе, и если бы не пресса, Альбус меня заставил бы. Но… думаю, ты можешь понять, насколько меня это тогда выбило из колеи.

Чёртова Америка: хотелось курить. Хотя и бросил-то он шесть лет назад, перед самым переездом, и до окончания карьеры сигареты в рот не брал.

— Ты говорил с ним в день произвольной, да? — наконец подал голос Криденс. — И вы разругались?

Умный мальчик. Талант растёт.

— Я врезал ему в зубы, — Геллерт хмыкнул. Никаких приятных чувств это воспоминание не вызывало. — Когда он заявил мне, что не ожидал такой реакции СМИ. А через полчаса был мой произвольный прокат.

Он старательно не думал о том, что тогда испытывал, выходя на лёд. Он ведь действительно планировал посвятить этой «рыжей сволочи» ту программу. Встречались они или нет, но ни один из них не заговаривал о чём-то серьёзном. А Геллерт всегда был падок на эффекты. И надеялся, что сможет дать понять…

Возможно, и смог. Но после всего, устроенного Альбусом, тогда это уже не имело значения.

— Я свалился на последних двадцати секундах, — рассказывать дальше без усилий не получалось. — Потом выяснилось, что сломал лодыжку, но тогда я этого не чувствовал. Меня даже хватило на то, чтобы выйти на пьедестал, представляешь?..

Криденс поднялся со стула, решительно убрал сок обратно в холодильник и по-хозяйски запустил кофемашину.

— А потом ты понял, что видеть этот лёд больше не можешь, — почти равнодушным тоном заговорил он, усевшись обратно. За эти интонации Геллерт был ему безумно благодарен. — Два года отходил от случившегося, потом уехал из Европы, а через год он пришёл к тебе с деловым предложением. Но ты обижен, а он тонет в чувстве вины, и только сейчас ты решил…

Геллерт вскочил. Правду там Криденс говорил или нет, но выслушивать это он, в конце концов, не нанимался. В условиях их контракта такого не было, мать его!..

Криденс бесстрашно поднялся Геллерту навстречу и сжал пальцами его плечо:

— Извини. Кажется, я опять перегибаю.

Медленно выдохнув, Геллерт сел обратно.

Криденс плеснул по кружкам кофе, шваркнул стул совсем рядом и тоже уселся.

— Я всё сделаю, — с юношеской горячностью пообещал он. — Здесь и правда не поможет обычный разговор: слишком много у вас обоих за плечами, чтобы он подействовал. Только вот… Мне кажется, простого артистизма недостаточно. Я предлагаю сделать программу — такой, какой её будут видеть все, и в том числе Альбус — а перед самым прокатом, уже на соревнованиях, заменить элемент. На какой-нибудь более выразительный. Именно на эти десять секунд. Ты сам катался, ты мне этот элемент поставишь и без Альбуса, если я вдруг и так его не отрабатывал… А он увидит изменение, и до него дойдёт. Что скажешь?

Геллерт постарался не показать, насколько он удивлён. Криденс, конечно, регулярно откалывал что-то, чего от него никто не ожидал, но чтобы настолько…

Он отпил кофе и медленно улыбнулся:

— Я скажу, радость моя, что это отличная идея.

Судя по облегчению в усмешке Криденса — если не считать собственные ощущения — он уже достаточно пришёл в себя.

У них получится.

Это

не может не сработать.

Хотя бы потому, что Геллерт уже решил: сработает.

========== Глава 5 ==========

Начавшись довольно прохладно, в свои последние дни май ударил по Нью-Йорку жаркой, хотя и не засушливой, погодой. После вчерашнего дождя в парке было странно легко дышать, и у Персиваля даже почти получилось забыть, что они с Ньютом на самом-то деле находятся в черте города.

Впрочем, то, что мысль «там за деревьями — Нью-Йорк» почти стёрлась, подталкивало Персиваля чуть ли не к тому, чтобы легко вообразить вокруг них немного иную реальность — в которой отсутствуют двадцать лет карьеры, считая юниорскую, шесть лет тренерских провалов, вечное соперничество, постоянная ответственность за своих пятерых, свою команду, и вообще фигурное катание в их с Ньютом жизни. Словно из этой, своей, привычной, где всё это было, они ненадолго сбежали и встретились около входа в парк, чтобы прогуляться и поговорить. И, конечно, поглядеть на растения и покормить уток.

Ньют, странно на себя не похожий, без вечного тренировочного костюма, просто в футболке и штанах, сидел на корточках почти у самой воды и, смеясь, кидал в пруд хлебные шарики — наподобие тому, как бросают камушки. Персиваль стоял поодаль, не пытаясь, да и не считая нужным прятать широкую улыбку. Птицы пытались ухватить угощение чуть ли не из рук Ньюта, и единственное, что беспокоило Персиваля — как бы ему не заехали клювом в глаз. Но тот, судя по всему, успешно справлялся.

Свою булку Персиваль отдал ему буквально на входе — рука сама потянулась, едва он увидел, как у Ньюта горят глаза. Когда-то, в одну из прошлых таких прогулок, Персиваль поинтересовался, почему он, собственно, не связал с природой не только интерес, но и профессию, на что тот со смехом ответил, что «лёд в природе бывает только зимой», и что он бы «так не выдержал». Вроде бы тогда у них вышел довольно длинный спор: Персиваль говорил, что связывать все жизненные обстоятельства с катанием — не дело, Ньют доказывал, что он и не связывает, а в какой-то момент даже внаглую поинтересовался, не себя ли Персиваль имеет в виду. Конфликта, впрочем, тогда не вышло: он ответил, что именно себя, и для Ньюта или ещё кого бы то ни было из своих ему бы этого не хотелось.

Он тряхнул головой. Ну-ну. А сейчас вот, скажи на милость, что ты собираешься делать, Перси? Если вы друг друга правильно поняли и будете, кхм, друг с другом же связываться… именно к таким последствиям это и может привести.

Впрочем, с Ньютом Персивалю было не страшно. Фигурально выражаясь, он прыгнул бы за ним — и с ним — прямиком головой вот в этот пруд.

— Хватит, хватит, — Ньют, смеясь, молниеносным движением сунул остатки хлеба в рюкзак и закрыл молнию почти что прямо у чьего-то разочарованного клюва, — вы объедитесь, и вам будет нехорошо, а в этом парке вы живёте не одни. Не жадничайте.

Одним движением поднявшись, он закинул рюкзак за спину и глянул Персивалю в лицо.

Почти прямо в глаза.

Он был настолько открыт в эти секунды, настолько ярок, что Персивалю даже показалось, что воздух вокруг Ньюта неуловимо светился. Во взгляде смешалась куча всего — радость, какая-то благодарность, сногсшибательное тепло, нетерпение… Захотелось немедленно сгрести его в охапку вместе с рюкзаком и, может, вообще подхватить, отрывая от земли, и закружить в вихре — и, пожалуй, Персиваль даже бы это сделал, наплевав на последствия, если бы вокруг не было ни одной живой души. А выходной день в не самую плохую погоду — дождь был накануне, сейчас-то шпарило солнце — выгнал в парк множество горожан.