Несостоявшаяся революция

Соловей Валерий Дмитриевич

Правда, теоретически существовала еще одна альтернатива, которую выражал либеральный национализм: суверенитет России и русская эмансипация с сохранением славянского ядра Советского Союза. Однако, несмотря на ее подкрепление авторитетом Александра Солженицына (знаменитый памфлет «Как нам обустроить Россию»), влияние этой позиции было слишком незначительным, дабы претендовать на равноправную конкуренцию с двумя крайними политико-идеологическими альтернативами. Радикализовавшееся общественное мнение тяготело к полюсам, а не к срединной линии; в противоположные углы ринга загоняла и логика политической борьбы.

Согласно одной из ее аксиом: если не можешь победить, то присоединись. Неспособность националистов стать независимым политическим игроком не

оставила им другого выхода, кроме как идти на поклон к компартии и консервативной части истеблишмента. Благо в июне 1990 г. была создана, невзирая на сопротивление Михаила Горбачева, Российская коммунистическая компартия. Причем свежеиспеченная коммунистическая структура нуждалась в националистах не меньше, чем те в ней. Если потерпевшие политическое фиаско националисты надеялись, что консервативные институты советского государства — компартия, армия и КГБ — возьмут на вооружение их идеологию, то сами эти институты взывали об идеологической модернизации. Им нужно было срочно найти что-то взамен обветшавшего марксизма-ленинизма, а идеология имперского национализма казалась самым подходящим субститутом. Националисты и коммунисты двигались друг навстречу другу по двум трекам — идеологическому и политико-организационному.

В идеологии происходила интенсивная «национализация» консервативного крыла советской элиты. Националисты предложили ей идеологическую доктрину, где защита советской империи и авторитарного государства, плановой экономики и коллективизма была свободна от обветшавшей марксистской легитимации. На роль нового источника легитимности выдвигалась российская культурно-историческая традиция — якобы имперская, авторитарная и коллективистская, органичным порождением и развитием которой представлялся советский социализм. Другими словами, в качестве нового идеологического оружия предлагался не столь уж новый национал-большевизм. Правда, его последнее издание было обильно декорировано технократической лексикой и паранаучным жаргоном. (В этом диком новоязе особенно преуспел претендовавший на рубеже 80—90-х годов прошлого века на роль идеолога и стратега консервативной части советского истеблишмента Сергей Кургинян.)

В отличие от 20—30-годовХХ в. национал-большевизм выглядел не «клеткой, в которую надо заманить птичку» — уловкой и обманкой, а кардинальной и вполне органичной идеологической эволюцией. В откровенно национал-большевистском духе высказывался секретарь

ЦК РКП по идеологии Геннадий Зюганов: в декабре 1990 г., выступая на седьмом съезде СП РСФСР, он в первый раз открыто заявил о необходимости идеологической трансформации компартии в направлении имперского национализма. Оплот коммунистического влияния в армии — знаменитый ГлавПур (Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота) — пригласил националистических писателей сыграть роль новых идеологов. И даже лидер новой компартии, Иван Полозков, представлял себя чуть ли не националистом и ратовал за союз компартии и Церкви! (Вот уж воистину, о tempora, о moresl)

Идеологическая трансформация сопровождалась и подкреплялась созданием политического альянса, куда националисты вносили идеологию, а коммунисты — организационно-кадровые и материальные ресурсы. Цель союза была проста и понятна: отстранение Горбачева и приход к власти национал-большевистских сил. Движение в этом направлении вдохновлялось примером Югославии, где сербский националист Слободан Милошевич, встав во главе компартии, начал проводить открыто просербскую политику. (Правда, как показали 1990-е гг., это обернулось не лучшим образом для бывшей Югославии, самих сербов и персонально Милошевича.)

Шагами по созданию коалиции стали прошедшая в феврале 1991 г. по инициативе и под эгидой ЦК РКП конференция «За великую, единую Россию» (по названию — чистая белогвардейщина!); создание в июле 1991 г. под патронажем ГлавПура Всероссийского патриотического движения «Отчизна»; подготовленное Геннадием Зюгановым и Александром Прохановым «Слово к народу» (конец июля), призвавшее создать массовое политическое

движение на позициях имперского национализма. Характерно, что в «Слове к народу», в программе «Отчизны» и вообще в любых манифестах проектировавшегося блока полностью отсутствовала коммунистическая риторика; точно так же, как не было ее и в воззваниях ГКЧП. Призывы к «защите социализма» и даже прилагательные «социалистический» и «коммунистический» постепенно исчезали из официального дискурса, а во главу угла выдвигался внеидеологический государственный патриотизм.

Таким образом, в первой половине 1991 г. стали рельефно проявляться контуры пресловутого «правого блока» — организационного объединения националистов, консервативной части советского истеблишмента и национал-большевистского течения компартии, — блока, который дотоле был скорее мифом либеральной пропаганды, чем реальностью. Парадокс в том, что этот блок (так до конца и не оформившийся) не имел ровно никакого отношения к ГКЧП. Более того, его выступление оказалось для организаторов блока полной неожиданностью и спутало их стратегические планы321.

Планы же эти состояли в следующем: отрешить Михаила Горбачева от поста генсека на предстоявшем осенью 1991 г. съезде КПСС, осуществить чистку и обновление госаппарата, изменить стратегический курс страны. Предполагалось, что новой политической опорой власти, призванной заменить скомпрометировавшую себя компартию, станет организация, призыв к созданию которой прозвучал в «Слове к народу», а новой официальной идеологией — государственный патриотизм. В то же время компартия составила бы ядро новой политической партии. Не исключалось даже установление в стране военного правления, опиравшегося на эту партию. Роль «русского Пиночета» предназначалась герою афганской войны, генералу Борису Громову. Выступление «правого блока» намечалось на осень.

321 Весьма характерна реакция заместителя председателя и главного «ор-

говика» движения «Отчизна» на события 19 августа. Этот полковник, имени

которого за давностью лет мы уже не упомним, буквально кричал: «Что же они

(имеются в виду гекачеписты. — Т.С., B.C.) делают!? Они все погубили, это

провокация»! Уже 19 августа руководство московского движения «Отчизны»

выступило с осуждением путча.

322 К слову, сам Михаил Горбачев настойчиво повторяет, что именно вы-

ступление ГКЧП сорвало его планы реформирования и сохранения СССР.

Другими словами, он обвиняет если не в предательстве, то в глупости группу

высших советских руководителей.

В этой перспективе ГКЧП выглядел поспешным экспромтом, который не только сорвал перехват власти государственническими силами, но и привел к распаду Советского Союза, породив волну спекулятивных и конспирологических гипотез. Современная отечественная историография и публицистика вообще склонна трактовать трагический финал СССР в конспирологическом ключе. Диапазон версий простирается от примитивных, но все еще популярных утверждений о «предательстве Горбачева»322 до квазинаучных социологических схем о коммунистической элите, обменявшей власть на собственность; порою эти схемы объединяются в невообразимую смесь —этакий «гибрид русалки и змеи». Так или иначе, все конспирологические версии редуцируют объяснение к действиям или намерениям узкой группы элиты и выносят народ за скобки. Другими словами, их родовая черта — последовательный элитизм и воинствующий антидемократизм, что особенно пикантно для левых и националистических авторов, притязающих выступать от имени и в защиту народа.