Несостоявшаяся революция
Шрифт:
Мы же трактуем вопрос о причинах гибели СССР в демократическом, так сказать, ключе, полагая, что грандиозные перемены были вызваны не менее грандиозной социальной динамикой или, перефразируя Ленина, настоящая политика началась, когда в действие вступили миллионы людей. Вызвать же подобную динамику были способны только идеи. «Крах коммунизма... показал силу старой истины, что не процедуры и институты, а идеи правят миром и меняют мир, что против них, словами Гегеля, бессильна и "недействительна" вся "позитивность"»323.
Здесь мы сделаем важное добавление: идеи правят миром, то есть превращаются, по Ульянову-Ленину, в «материальную силу» (или,
Смутная и радикальная демократическая идеология оказалась массовому русскому сознанию несравненно ближе и созвучнее консервативных идей националистов. Русская психе откликнулась на демократический призыв в двух отношениях. Во-первых, в социокультурном плане позднее советское общество, как уже неоднократно отмечалось, ориентировалось на Запад: идеи политической демократии, рыночной экономики, индивидуализма и потребления были ему не в пример понятнее, ближе и роднее националистической риторики долга, аскетизма, служения, коллективизма и авторитаризма.
323 Капустин Б. Г. Современность как предмет политической теории. М.,
1998. С. 287.
324 Макс Вебер утверждал, что социополитическую практику определяют не
только идеи и не только интересы как их противоположность, и даже не соче-
тание того и другого, а заинтересованность индивидов в следовании каким-то
идеям или, другими словами, идеальные интересы. Следуя этим интересам,
индивид получает не только и не столько материальную, сколько моральную
и психологическую выгоду, эмоциональное удовлетворение.
Во-вторых, —а об этом мы еще не говорили, хотя и подразумевали — последние двадцать лет существования СССР русская мен-тальность приобретала все более отчетливый антиимперский модус. Русские заметно тяготились государством, которое сами же создали, но которое высасывало из них жизненные соки. Проще говоря, им надоело быть тягловым скотом и пушечным мясом откровенно антирусской империи, каковую представлял собой СССР.
Очень важно понимать, что не гибель Советского Союза привела к разрушению союзной идентичности, а проходившее под покровом советской стабильности разрушение этой идентичности, выхолащивание ее жизненной силы послужило кардинальной предпосылкой гибели советской страны. Задолго до того, как Александр Солженицын написал афористичную фразу «Нет у нас больше сил на империю!», это тревожное ощущение охватило миллионы русских сердец. Социокультурные и морально-психологические механизмы легитимации и компенсации русского бремени перестали работать.
Народ, создавший в беспримерно тяжелых условиях могущественное и крупнейшее в мировой истории государство, отказался от собственного детища и высокой миссии столь легко и бестрепетно, что этому не могли поверить ни националисты, ни демократы, ни Михаил Горбачев325. Однако факт остается фактом: ни общество в целом, ни укомплектованные
Как же так, возразят нам: а ГКЧП, а знаменитый референдум 17 марта 1991 г.? Но как раз ГКЧП самое выразительное доказательство того, что этнически русская коммунистическая элита относилась к советскому государству точно так же, как и ведомые ею массы русских, — как к чужому.
325 По воспоминаниям близких ему людей, последний генсек всерьез
опасался массового выступления русских за сохранение Советского Союза.
См.: Черняев А. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. М, 1997.
С. 13,20, 148 и др.
326 На исходе СССР этнические восточные славяне составляли 97% совет-
ского генералитета.
Не секрет, что высшие эшелоны союзной бюрократии и коммунистического аппарата, командный состав Советской армии и КГБ сознательно и целенаправленно комплектовались русскими (более широко — восточными славянам), что должно было служить отождествлению русских и союзных интересов и, соответственно, гарантировать крепость СССР326. И что же? В августе, а затем в декабре 1991 г.
паралич поразил, в первую очередь, институты, воплощавшие союзное единство и призванные стоять на страже территориальной целостности Страны Советов. Ни один человек не остался верен присяге. Единственный, кто покончил жизнь самоубийством после провала ГКЧП, был латыш Пуго, а русские маршалы и генералы сдали страну так же, как сержанты сдают караул327. Они не могли умирать и не были готовы убивать ради сохранения страны, которой присягнули на верность. Если «способность или неспособность производить готовность идти на смерть — это в конечном счете последний аргумент в пользу жизнеспособности или нежизнеспособности той или иной политической системы»328, то Советский Союз как универсалистская, метафизическая идея умер задолго до дня своей формальной ликвидации.
И не надо кивать на Горбачева, якобы дезориентировавшего, сбившего с толку армию и союзную бюрократию. В 1917 г. московским юнкерам, генералу Корнилову и тысячам офицеров не требовались ничьи распоряжения и приказы, чтобы выполнить свой долг. Но курсанты советских военных училищ не уподобились московским юнкерам, ни одна (!) воинская часть не выступила под знаменем «единого и неделимого СССР», никто не уходил на Волгу к генералу Макашову, как уходили на Дон к генералу Краснову.
Поведение элиты и офицерского корпуса как в капле воды отразило доминирующее отношение русских к «советской Родине». Да, на референдуме 17 марта 1991 г. 71,3% населения России проголосовало за сохранение Союза, что, кстати, было меньше доли русских в составе республики (83%) и даже меньше доли проголосовавших «за» (76,4%) в целом по стране. Но ведь почти столько же (70,3%) русских проголосовало и за введение поста президента РСФСР (приуготовленного Борису Ельцину), что в том политическом контексте означало форсированное движение к распаду страны.