Нестор Махно
Шрифт:
Об этом узнали в первой конной, где служил теперь Пархоменко. Сами же казачки едут с барахлом, с коврами по седлам, суки, а поглядывают на него свысока. Он сорвался (и раньше не очень сдержан был), начал бухать из нагана, прострелил щеку гонористому комиссару и попал под трибунал. Ворошилов, друг ситцевый, сразу отвернулся. Дали вышку! А выручил кто? Сталин! Мало того, вскоре порекомендовал Александра Яковлевича… начальником дивизии! Так-то. И не ошибся. Дюжий Пархоменко и командовать умел, и, бывало, одним махом разваливал кадета от
До него доходили слухи, что и Махно не лыком шит, увертлив, хитер, как лис. Но кто говорил? Битые! У страха глаза велики, вот и разводят антимонии. Пархоменко улыбался, идя по следу повстанцев. Нашли тоже мне героя! Соплёй перешибем!
Тем временем махновцы угодили в расположение отдельного корпуса Червоных казаков. Те ринулись навстречу. Играли трубы, сверкали сабли, и не было никакого сомнения, что, увидев разъяренную лаву, «воровской сброд» в панике побежит. Но повстанцы не торопясь начали обтекать фланги конницы и сечь ее из пулеметов. Червонные казаки дрогнули, побросали «зброю», многие остались лежать на поле. Урок был суровый, и они держались теперь на расстоянии, надеялись на внезапный удар дивизии Пархоменко, что катила с юга.
Разведка донесла ему: Махно спал в Лукашовке. Александр Яковлевич приказал бригадам срочно сняться и растребушить логово. Сам же, как всегда, отправился чуть пораньше вместе с командующим группой войск Богенгардом, комиссаром дивизии Сушкиным, начальником штаба Мурзиным и начальником связи Сергеевым. Падал пушистый снежок, лошади бежали резво. Только наступил новый, 1921 год, и настроение было приподнятое. Широкоплечий Пархоменко на голову возвышался над остальными. Ему вдруг вспомнился забавный случай.
— Люблю ехать впереди, — громко начал он, усмехаясь. — Когда брали Перекоп, мы вот так же вкатились в одно село. Глядим, от церкви улепетывают верующие, какие-то всадники. Что такое? Дед повстречался: «Хлопцы, да тут же белые!» А со мной штаб лишь и разведка. Гори оно огнем! Кинулись мы в рубку. Закончили, возвращаемся. Глядь — невеста! Вся в белом, но… с поднятыми руками. Сбоку офицер, тоже сдается. А дружки несут над ними золотой венец. Сзади же… наши хлопцы со штыками. Ну, хохоту было! Поистине, любовь слепа — целую дивизию не заметили!
— И куда же вы их, молодоженов? — весело поинтересовался Богенгард, сидевший рядом. Начдив не успел ответить, как из леска, что темнел невдалеке, показались всадники.
— Кто такие? — окликнул их Пархоменко.
— Свои! — озвался усатый, что ехал первым. Это был Алексей Марченко. Неожиданная встреча его не смутила.
— Назовите часть! — повысил голос начдив.
— Восьмая кавдивизия товарища Примакова, — последовал ответ, и всадники стали обтекать тачанки. Богенгарду еще третьего дня сообщили, что червонные казаки преследуют махновцев. Значит, всё в порядке.
— А вы кто? — в свою очередь спросил Марченко.
— Я
| — Тогда не шевелитесь! — Алексей выхватил револьвер, а его адъютант запрыгнул в тачанку, выбросил на снег кучера и схватил вожжи. В мгновение ока красных командиров разоружили и поехали к леску. Пархоменко всё надеялся, что вот-вот выручат. Дивизия же сзади, рядом! Потому он и не сопротивлялся.
Снег все падал, а из-за темных деревьев показались основные силы махновцев. Тачанки с пленными подкатили к штабу.
— Вот, Батько, сцапали красных генералов! — доложил Марченко. Он не мог забыть, как буденновцы гнали, рубили их под Тимошовкой после выхода из Крыма.
— Где они зазевались?
— Да тут рядом, на дороге.
— Ану, подойдите сюда! — услышал Пархоменко высокий звенящий голос и понял, что это и есть сам Махно.
Начдив спрыгнул на заснеженную землю и смело шагнул к тачанке Батьки.
— Здоров был, Нестор! Я Александр Пархоменко.
Сидящий на ковре вовсе не казался малого роста. Он молча, пристально смотрел на красного командира. Под боком куталась в платок, видимо, любовница или жена (то была Галина).
— Ты застрелил дедушку Максюту, славного анархиста. В Екатеринославе. Помнишь? — не здороваясь, спросил Махно. Его окружала охранная сотня. Мимо них ехали и ехали повстанцы, устало поглядывая то на Батьку, то на пленных. Впереди послышалась пальба.
— Да, чего скрывать. Я его кончил, — отвечал Пархоменко. — Но и мой старший брат — анархист. Вот, письмо прислал.
Начдив добыл из внутреннего кармана листок, но видя, что Махно не проявляет к нему интереса, спрятал назад и продолжал:
— Иван счас в рядах антоновщины, в России. У них там вроде тоже сила собралась. Зовет к себе, гори оно огнем!
— Ну, и что же? — не понял Батько. Его беспокоила нешуточная перестрелка за леском. Вспомнилось, что Иван Пархоменко самовольно увел свой отряд сразу же, как узнал о союзе повстанцев с Советской властью. «Этот такой же хамелеон», — подумалось.
— Могу вам пригодиться, — с достоинством сказал Александр Яковлевич. Он все еще надеялся на внезапный прорыв своих, и надо было выиграть время. Богенгард и комиссар дивизии Сушкин с презрением глядели на Пархоменко. Вот тебе и дважды орденоносец!
Отправляясь в этот рейд, махновцы послали к буденновцам тайных агентов. Комбриг Маслаков ответил, что готов к выступлению против комиссаров. Но нужно подождать, пока и другие командиры созреют. Потому Батько так пристально разглядывал Пархоменко. Все-таки свой, украинец.
А впереди за леском уже вовсю гремели пулеметы. Это полк выздоровевшего Фомы Кожина взял в оборот авангард красной дивизии. Куда там клонится чаша весов? Вдруг в осатанении прорвутся, чтоб выручить начальство!
Махно поднял и опустил указательный палец. Пленных тут же перебили.