Нестор Махно
Шрифт:
Пока все это происходило, сзади подоспели червонные казаки. Отступая, повстанцы вытеснили дивизию Пархоменко из села Бузовки и в который раз попали в полное окружение. По высоким берегам речки Горный Тикич засели красноармейцы и перекрыли все выходы. Был как раз тот случай, о котором не уставал повторять Фрунзе: берите их в кольцо и беспощадно уничтожайте! Град пуль и снарядных осколков обрушился на махновцев. И погода — хуже не придумаешь. Снег прекратился, выглянуло солнце. Всё как на ладони!
Сидя в тачанке, что хоронилась за хатой на окраине, Батько подозвал Василия Данилова.
— Видишь ветхий мосток? — спросил совершенно спокойно.
— Ага.
— За
— Ага.
— Так вот, чтоб от них… мокрое место осталось. От пулеметов!
Василий убежал к пушкам. Батько обратился к Марченко:
— Изготовь своих соколов. Полетите во-он туда первыми.
Артиллерийский огонь подавил часть пулеметов, что темнели наверху, и через мосток неудержимо пошла кавалерия. Перепрыгивая через трупы лошадей, кричащих раненых (здесь в суматохе погиб и бессменный адъютант Григорий Василевский), махновцы по гололеду выметнулись наверх, порубили, постреляли ближайшее оцепление и вырвались на простор.
Ошеломленные красные успели захватить лишь хвост армии — под тяжестью орудий мосток рухнул. Лазарет и обоз остались в селе и были в злобе уничтожены.
Спустя три дня повстанцы по льду перешли Днепр и устремились на Полтавщину.
Надо ежедневно в хвости в гриву гнать (и бить, и драть) Главкомаи Фрунзе, чтобы добили и поймали Антоноваи Махно.
Ленин — Солянскому.
Всюду искрились снега: на полях, в балках, по крышам полусонных на вид хат, в опустевших панских поместьях. Аршинову даже не верилось, что где-то еще теплится жизнь. К тому же убаюкивала езда на тачанке. Колеса скрипели, скрипели, словно спрашивали: куда же гоним? Зачем? Зачем? Полулежа на сиденье, Петр Андреевич изредка открывал глаза. Ресницы заиндевели. На обочинах все так же сверкал снег. А сзади, между седыми гривами лошадей, виден был черный Батькин кожух и рука то поднималась, то резко опускалась. «Что-то доказывает Галине Андреевне. Какой неуёмный! — лениво удивлялся Аршинов. — И откуда такие берутся?»
На Полтавщине их пока не беспокоили. Правда, появилась было знакомая восьмая дивизия червонных казаков, срочно переброшенная сюда по железной дороге. Но, имея горький опыт встреч с повстанцами, бой не приняла и вскоре отстала. Впрочем, редактора это мало волновало. Под головой у него покоился чемодан с еще не допечатанным положением «О вольных Советах», кипой газет, листовок и приказов Махно. «Когда же я примусь за них? — беспокоился Петр Андреевич. — Ведь живая история движения. Кровоточащая. Кто ее напишет, кроме меня? Кто?»
Проезжали подслеповатый, весь в сугробах хуторок, и почему-то вспомнился заковыристый матрос. Как же его? Петренко? Нет. Петров? Да нет. Петриченко, вот как! Степан, кажется. Летом встречались где-то в этих краях. «Не матрос я, а военмор!» — уточнял он с детской гордостью. «Что, есть разница?» — усмехнулся Аршинов. «Ну, вы даете, штатские. Огро-омная! Знаешь, как у нас поют? Послухай:
Был в пехоте водоносом, Теперь служит он матросом, Пол-аршинный носит клеш И твердит всегда: «Даешь!»Петр Андреевич заинтересовался, помахал длинными ресницами. Степан продолжал: «Таких шалопаев у нас называют
Что-то случилось. Войсковая колонна поломалась. К Батькиной тачанке подлетали верховые. Разгоралась пальба. Впереди серела, похоже, насыпь железной дороги и нечто черное изрыгало гром. «Да это же бронепоезд!» — догадался Аршинов. Повстанцы колыхнулись в одну, потом в другую сторону. Рвались снаряды, метались всадники. Заметив среди них Феню Гаенко с наганом в руке, Петр Андреевич покачал головой и понял, что они снова попали в капкан.
Его, штатского, спасало то, что держался поближе к охране Батьки. Вышло это вроде само собой. Когда без вести пропал гравер и наборщик Иосиф Гутман, Аршинов один редактировал листовки, газету «Путь к Свободе» и выпускал их. Потеря такого соратника была бы невосполнимой. Да и печатный станок с набором, что лежал в его тачанке, ценился дороже любой военной амуниции. Потому Махно еще на правобережье приказал начальнику охраны Трояну: «Береги моего учителя, Гаврюша, пуще глаза!»
Заслышав выстрелы бронепоезда и вой осколков, редактор съежился в бричке. Она хоть и без пулемета, но обита железом и оберегала от любой напасти, кроме, конечно, прямого попадания снаряда. Поглядывая на согнутую спину ездового, Петр Андреевич больше всего опасался… не выполнить святой долг — написать историю махновского движения. Кому еще это по силам? Кто был в самой гуще великой борьбы за Свободу?
А Батьке в это время доложили, что они опять окружены. Справа рыщут ''разъезды кавалерийской дивизии, стремящейся отомстить за смерть Пархоменко. Слева налегает сводный отряд Котовского. Впереди же, на крутой насыпи, грохочет бронепоезд.
— Как ускользнуть? — быстро спросил Махно Льва Зиньковского.
— За этой рощей — переезд. Но туда ж не сунешься. Посекут!
Батько кусал нижнюю губу, не сдерживая волнение. Был уверен: оно, прозорливое, подскажет.
— Откуда ты взял, что дивизия Пархоменко? — спросил разведчика.
— А вот удостоверение, — Лев подал листок. — Мои хлопцы захватили их командира взвода.
Нестор Иванович повертел бумагу, почитал, усмехнулся. Перестрелка нарастала.
— Данилова сюда! — приказал.
— Ва-ася! — закрутился на коне Троян. — Кто видел Васю?
— Он вроде там, около пушек.
Снабженца разыскали. Батько подал ему удостоверение.
— На, читай. Ну, еще раз. Внимательно! Понял, кто ты теперь есть?
Василий смотрел с недоумением.
— Гони к бронепоезду и предъяви документ командиру. Скажи, что он дурак! Шмалит по своим. А на самом деле махновцы… во-он там, скажи, где сейчас маячат червонные казаки Котовского.
Данилов расплылся в улыбке. Такая авантюра была ему по душе.