Несущая свет. Том 2

Гиллеспи Донна

— Хорошо, давай пойдем на компромисс, — предложил он Императору, понизив голос. — Я прекращу публикации трудов отца до тех пор, пока ты не одержишь победу над хаттами.

Домициан еле заметно вздрогнул и удивленно взглянул на Марка. О начале военной кампании еще никто официально не объявлял. К тому же Домициан терпеть не мог такого вмешательства в его тайные мысли и намерения. Его взгляд стал непроницаемым, он не желал больше открывать свою душу перед этим слишком проницательным человеком, догадливость и сообразительность которого временами казались ему просто несносными. Марк Юлиан понял одно — он правильно ухватил суть дела: запрещение подобного рода литературы могло последовать только в одном случае — если Домициан планировал начать военную кампанию против тех варварских племен, о которых писал его отец, самым же вероятным противником в предстоящей

войне могли быть только воинственные хатты. Книги отца могли умалить значение великой войны, развязываемой Домицианом, потому что содержали неприкрашенную правду о том, что варвары бедны и маломощны в военном отношении, что у них лишь каждый десятый имеет на вооружении меч, что у них на удивление плоха организация и дисциплина в войске, что они сражаются не за добычу, не за военные трофеи, а прежде всего за землю, поскольку их методы ведения земледелия очень несовершенны и через десять лет их возделанные поля становятся непригодными для дальнейшего использования. Вот и вся крамола, содержавшаяся в книгах отца, именно из-за нее они были запрещены.

— Скажи мне имя того человека, который сообщил тебе о моих планах.

— Мне никто не сообщал ни о каких планах, мой господин.

— Ну хорошо, я верю тебе, мой премудрый колдун, — отозвался Домициан, делая вид, что ему наскучил этот разговор. — Я уступаю тебе. Пусть будет так, как ты сказал.

Холодная улыбка тронула уста Домициана. От этой улыбки по спине Марка Юлиана пробежал холодок и он почувствовал сильную тревогу. Нет, Домициан вовсе не уступил; по мнению Марка, он вообще был неспособен на уступки.

Домициан тут же вернулся к своей рыбе, как будто и не было никакого разговора. Евнух Карин поспешил к своему господину, чтобы наполнить его чашу вином. При резком движении юноши туника на его спине чуть соскользнула вниз и Марк Юлиан заметил багровые рубцы на его коже — следы от хлыста; они выглядели совсем свежими и, вероятно, все еще причиняли Карину сильную боль. На Марка нахлынули воспоминания: он сразу же вспомнил об Эндимионе, запахе мочи, злобной ухмылке Гранна, всей окружавшей его в ту пору вони, сулившей существование, полное душевной и физической боли, и преждевременную гибель. «За пределами этого мира утонченных удовольствий, — думал Марк Юлиан, — кроется совсем другой мир, изобилующий такими страданиями и муками, которые недоступны пониманию свободного человека. Почему общество до сих пор не услышало голоса философов-стоиков? Они ведь не молчат, а говорят достаточно громко и внятно, но люди затыкают уши, не желая слушать их. Рабство не может считаться естественным состоянием точно также, как смерть от ножа убийцы не может считаться естественной смертью».

Домициан поймал Карина за руку и быстро прошептал ему несколько слов на ухо, давая какие-то распоряжения. Марк Юлиан насторожился, смутно почувствовав, что надвигается опасность.

— Знаешь, наша бедная Юнилла, — продолжал Домициан, язык которого начал заметно заплетаться от выпитого вина, и довольно недоброжелательно взглянул на Марка Юлиана, — всегда без всяких на то причин очень любила меня. И все же она остается верна тебе, о чем свидетельствуют ее постоянные просьбы, обращенные ко мне. Как ты думаешь, о чем она просит? Она хочет, чтобы я приказал тебе снова жениться на ней. Только это, возможно, доставит ей истинную радость в жизни и сделает счастливой.

— Ты угрожаешь вновь соединить меня с этой ядовитой коброй? Как расценивать твои слова — говоришь ли ты сейчас как Император или как мой друг?

Юлия зажала рот рукой, чтобы помешать себе громко рассмеяться.

— Вижу, мой друг, тебе нравится дразнить палкой тигра, — воскликнул Домициан довольно дружелюбно. — А теперь тихо! Моя труппа египетских танцоров готова к выступлению.

Раздались негромкие удары гонга, призывая всех к тишине и вниманию. Позади стола Императора была установлена небольшая сцена, к которой подошли музыканты. Раздались звуки флейт и барабанов. На сцене появились слуги, изображавшие египетского бога Анубиса, на них были маски шакалов, они установили на сцене огромную деревянную декорацию, раскрашенную под камень, — это была одна из величественных египетских пирамид; высота декорации достигала второго этажа большого дома. Внезапно все четыре плоскости пирамиды упали и на сцену выбежала под восторженные крики гостей сотня танцоров. Они взяли в руки факелы и начали исполнять, — как сообщил Домициан, наклонившись к Марку Юлиану, — танец змей. На смуглых танцовщицах с огромными призрачными

глазами, подведенными черным контуром, не было ничего, кроме поясов из змеиной кожи на талии и шапочек с оперением на головах, их позолоченные соски мерцали в тусклом свете факелов. Танцовщицы извиваясь рассыпались по всему залу, скользя между столов, кружась и подпрыгивая с такой легкостью, словно их ножки не касались мраморного пола. Флейты громко надрывно играли, барабаны грохотали в полную мощь.

Рядом со столом Императора вновь появился Карин — по-видимому, он выполнил поручение Домициана: он протянул Императору свиток, содержащий какой-то государственный документ.

— Я набросал тут несколько эдиктов, восстанавливающих некоторые правила в отношении вольноотпущенников и рабов, — прокричал Домициан Марку Юлиану сквозь оглушительный шум, — и хочу, чтобы ты посмотрел мои наброски.

«Почему именно сейчас?» — мелькнула в голове Марка Юлиана тревожная мысль, но он взял документ и начал читать. В этот момент Домициан указал на одну из танцовщиц.

— Видишь вон ту девицу? Ту, которая вертится, словно угорь на раскаленной сковородке? Я хочу провести с ней сегодняшнюю ночь. И обрати внимание, как надует губы от обиды мой избалованный Карин!

«Карин будет только рад», — зло подумал Марк Юлиан и снова углубился в чтение. Многое из того, что он прочитал в этом документе, не вызвало у него никакого удивления. Этого и следовало ожидать от Домициана, ставшего правителем. По существу многие пункты проекта представляли собой возвращение к старым порядкам. Эдикт имел целью восстановить обязанности вольноотпущенников перед своими бывшими хозяевами. Он запрещал им занимать определенные государственные посты. В проекте документа Марк Юлиан заметил несколько забавных моментов: например, он предусматривал очень строгие наказания за ввоз евнухов, в то время как у самого Домициана, по иронии судьбы, было с полдюжины таких евнухов. Марк Юлиан почти уже пробежал весь свиток до конца и начал удивляться, зачем Домициан показал ему этот документ, как вдруг увидел строки, приковавшие к себе его внимание. В пункте, обозначенном как наказание за «подстрекательство рабов к бунту», запрещалось рабам посещать лекции и занятия по философии без согласия их хозяев.

Добрая половина учащихся школы Марка Юлиана состояла из рабов. Их право посещать эту школу никогда никем не оспаривалась — вне зависимости от того, приходили ли они на занятия тайком или с согласия своих хозяев. Честно говоря, Марк Юлиан никогда даже не удосуживался спросить их об этом. Весь смысл его начинания состоял именно в том, чтобы дать возможность рабам, людям униженным и обездоленным, получать образование в его школе. Этим деянием он воздавал дань памяти Эндимиона, несчастного мальчика, который так страстно стремился стать полноправным человеком.

Марк Юлиан сразу же понял, что здесь дело не обошлось без коварства Юниллы. Без ее совета Домициан сам никогда бы не сообразил, что этим запрещением он нанесет очень чувствительный удар по нему. Домициан наблюдал за ним настороженным взглядом, похожим на взгляд подстерегающего свою жертву хищника.

— Мой брат Тит был мягкосердечным глупцом и до многого у него просто не доходили руки, — пояснил Домициан, — именно поэтому мы видим сейчас разгуливающих повсюду, праздношатающихся рабов, а также потомков вольноотпущенников, занимающих придворные должности, которые должны занимать только люди всаднического сословия. Именно поэтому всюду наблюдается безнравственность, с которой мирятся и которую терпят даже среди священных Весталок. Я хочу в корне изменить этот порядок вещей и возродить древние законы. А те, кто находится у меня на службе, должны первыми подать остальным подданным примером.

Марк Юлиан свернул документ и спокойно произнес:

— Я хочу отказаться от поста твоего Советника, члена Верховного Совета.

Громкая музыка заглушала его слова, которые разобрал один Домициан. Он отпрянул от Марка, лицо его вытянулось от изумления. Такого скверного поворота событий он не ожидал. Домициан думал, что Марк Юлиан воспримет все это лишь как серьезное предупреждение и предостережение от дальнейших дерзких поступков.

— Ты разгорячился, мой друг, по пустяковому поводу, — промолвил Домициан, беря себя в руки. — Ты не можешь отказаться от поста Советника. Ты обречен служить обществу всю свою жизнь точно так же, как я. Разве я не говорил тебе об этом прежде? Умные образованные люди имеют определенный долг, определенные… обязательства перед государством. Наши судьбы с тобой взаимосвязаны, мой друг.