Несущая свет. Том 2
Шрифт:
— Ты лишил мою школу основ ее существования.
— Порядок и справедливость только улучшат атмосферу в твоей школе.
— Знай же в таком случае, что я отказался от предложенной тобой должности в своей душе и буду служить тебе не добровольно, не по велению своего сердца, а по принуждению, как раб.
Взгляд Марка Юлиана пронзил Домициана. Это был для Императора очень неприятный момент — он ясно увидел себя таким, каким представляется Марку Юлиану: демоническим, так и не ставшим взрослым, мальчишкой, выглядящим смешно и нелепо в наряде взрослого мужчины, и, как капризный
— Я понимаю так, что у меня нет выбора, — промолвил Император с легкой улыбкой на устах. — Ну что ж, раб так раб, это тоже подходит мне, если подобным образом я добьюсь нужного результата: обуздать твой несдержанный язык.
Марк Юлиан с изумлением заметил, что Домициан кокетничает и старается очаровать его. Казалось, любые попытки Марка Юлиана настоять на своем, проявить властность характера вызывали в душе Домициана желание добиться похвалы своего друга, доброго слова в свой адрес. Вот и сейчас, исподтишка взглянув на Марка Юлиана, Император неожиданно спросил:
— Я говорил тебе уже, что послал писцов в Александрийскую Библиотеку для того, чтобы они изготовили копии с книг, сгоревших в наших государственных библиотеках во время великого пожара?
— Ты говоришь мне об этом уже второй раз.
— А также о том, что отныне все профессиональные доносчики и шпионы будут подвергаться серьезным наказаниям?
Молчание Марка Юлиана было красноречивее слов. Домициан вспомнил, что сам только что ввел Вейенто, самого пресловутого доносчика, в Императорский совет.
— Ах да, этот человек… я сделал для него единственное исключение. Вейенто оказал мне ряд значительных услуг в первые дни после моего вступления на престол, и мне нужно было вознаградить его за усердие. К тому же это очень способный человек.
Марк Юлиан и Сатурнин обменялись взглядами и, казалось, подумали об одном и том же: «Что это за услуги? Устранение врачей, непосредственных убийц Тита, чтобы обеспечить их молчание и неразглашение тайны?»
— Господин мой, я хотел бы попросить тебя об одной милости.
— Прекрати именовать меня «господин мой». Мой Первый Советник имеет право просить меня о чем угодно! Говори.
— Я хотел бы сопровождать тебя в военном походе против хаттов.
Марк Юлиан хотел тем самым спасти своих друзей: он опасался — и не без основания — что если останется в Риме, болезненная подозрительность Домициана внушит тому мысль о том, что он, Марк Юлиан, вместе с Сатурнином и другими наиболее независимыми членами Сената плетут заговор с целью свергнуть Императора с трона.
— Прекрасная идея! — радостно подхватил Домициан самым дружеским тоном. — Хотя я и предлагал оставить тебя здесь для того, чтобы ты присматривал за всеми государственными чиновниками — поскольку отлично знаю, что в мое отсутствие они начнут распродавать государственные должности и выкачивать деньги из просителей — но я найду для этих целей другого верного сторожевого пса. По пути своего следования я намереваюсь заниматься правосудием, устраивая суды и разбирательства, для участия в которых ты мне
Марку Юлиану стало душно в огромной зале, словно ядовитые пары гниющих болот наполнили все помещение — так резануло его слух слово «истребить». Ко всему этому добавились также багровые следы от хлыста на спине Карина, мрачная тайна смерти Тита, попытка Домициана расправиться с его школой и весть о том, что Вейенто, этот мастер узаконенных убийств, входит в круг ближайших друзей Императора. Теперь Марку Юлиану казалось, что Сатурнин был прав: он действительно вступил в сражение, в котором невозможно одержать победу, однако теперь уже было поздно уклоняться от битвы. Марк Юлиан усилием воли подавил отчаянные мысли, он не хотел верить в то, что совершенно бессилен против безумий надвигающихся несчастных времен.
ГЕРМАНИЯ
Глава 18
Весть о смерти Императора Тита передавалась от одной римской крепости на Рейне до другой с помощью сигналов — разожженных костров. И только намного позже в крепости явились императорские посланцы с сообщениями о восшествии на трон Домициана. Все это дурно пахло и неизбежно порождало подозрения о том, что дело не обошлось без подлого убийства. Однако большинство солдат в прирейнских крепостях — от Аргентората до Ветеры — хотя и с явным недовольством, но все же признали Домициана Императором. В одной только крепости Могонтиак солдаты Первого и Четырнадцатого легионов пошли на открытый бунт, отказавшись приветствовать вступившего на трон нового Императора.
Вместе с официальным сообщением о том, что Домициан провозглашен Императором, в крепости пришли приказы обеспечить каждому легату по сто жертв для поединков в Колизее, где должны были в течение целого месяца проходить кровавые представления в честь Домициана. Луций Антоний, ставший после Марка Аррия Юлиана-старшего Военным Правителем в крепости Могонтиак, медлил с отправкой заключенных так долго, как только мог. Он опасался, что хатты предпримут попытку освободить пленников в дороге, потому что большая часть захваченных варваров состояла именно из хаттов, среди которых был Тойдобальд, брат Бальдемара.
Правитель сидел на своем обычном месте в принципии, административном центре римского военного лагеря; перед ним находилось помещение, за каменной стеной которого хранились священные штандарты двух легионов, расквартированных в этом лагере. Он слушал доклад первого центуриона, Руфина, крепкого, исполнительного человека, который своими огромными, в поллица, скорбными карими глазами и безоговорочной преданностью напоминал Антонию печального верного пса. Руфин чувствовал себя не в своей тарелке перед легатом, он предпочитал общество своих неотесанных, воспитанных в деревнях солдат.