Неуловимая подача
Шрифт:
– Снова комбинезончик, да?
Комбинезон на ней другой, на этот раз – мешковатый и длинный, закрывающий бедра, о которых я так часто мечтаю.
– Он легкий.
– Знаешь, кто еще носит комбинезончики? – Я показываю на радионяню в руке, где виден спящий Макс.
– Заткнись, – посмеивается она.
– Серьезно, мне кажется, что, когда тебе нужно его снять, он становится изрядной занозой в заднице.
– Так ты подумываешь о том, чтобы снять его с меня?
– Нет…
– По крайней мере, для начала впусти меня
Продолжая подпирать плечом стойку крыльца, я не могу сдержать появляющуюся на моих губах легкую улыбку. Я благодарен за то, что она продолжает подшучивать надо мной после того, что произошло тем вечером.
Миллер поднимается по ведущим на крыльцо ступенькам, обходит меня и направляется к входной двери, но я мягко хватаю ее за запястье, чтобы остановить, и тяну назад, пока ее грудь не упирается в мою.
Мой тон – низкий и искренний.
– Прости. За тот вечер.
Ее взгляд всего лишь на долю секунды опускается к моим губам, но я улавливаю его. Особенно я замечаю, как она облизывает свои губы, посмотрев на мои.
– И?..
– И спасибо, что вернулась. Я ценю то, что ты делаешь для нас. Для меня…
– И?..
– И… Максу с тобой хорошо.
– И?..
Какого черта?
– И… Я не знаю, что еще ты хочешь от меня услышать, но я прошу прощения за то, что чрезмерно его опекаю. Просто он – все, что у меня есть.
Миллер опускает напряженные плечи.
– Помнишь, как ты схватил меня за грудь?
– Так. – Обойдя ее, я берусь за дверную ручку, чтобы впустить Миллер внутрь. – Вот и поговорили.
Она кладет свою руку на мою, останавливая меня, и ее тон становится серьезным.
– Это твой единственный промах, Родез. Отнесись ко мне так, будто мое присутствие снова омрачает твое лето, – и я выйду за эту дверь и никогда не вернусь.
На моих губах появляется легкая улыбка.
– Есть, мэм.
– Не улыбайся. Ты слишком старый, чтобы улыбаться. У тебя наверняка появятся морщины, если улыбнешься еще хоть раз.
Я только качаю головой, и ее улыбка становится шире, когда я открываю перед ней дверь своего дома.
Она заходит первой, а я, стоя сзади, наблюдаю, как она впервые осматривает мое жилище. Я купил этот дом несколько месяцев назад, так что по углам все еще стоят какие-то коробки, но в целом мы переехали. Дом приличных размеров. Идеально подходит для нас с Максом. Я не уверен, что Чикаго станет для нас местом постоянного проживания, но мне нравится идея выбрать место и пустить корни. Особенно теперь, когда у меня есть сын. Когда только он подрастет и пойдет в школу, я не планирую его перевозить.
Боже, эта мысль угнетает. Ему всего пятнадцать месяцев, а я уже чувствую, что теряю слишком много времени. Что я буду делать, когда он станет слишком взрослым, чтобы путешествовать с командой? Когда он пойдет в школу? Оставить его в Чикаго, пока я буду
Я хочу быть вовлеченным. Хочу быть хорошим отцом. Мне хочется, чтобы семья окружала его безусловной любовью. Последнее, чего я хочу, – это чтобы он в слишком юном возрасте чувствовал груз слишком большой ответственности, как довелось почувствовать мне.
Я хотел бы, чтобы его жизнь была легкой. По крайней мере, в разумных пределах. Я мечтаю о том, чтобы он научился усердно работать и зарабатывать на жизнь. Но есть и более важные вещи, например, найти способ добраться до школы, когда живешь на другом конце города, выяснить, где ты будешь есть в следующий раз, или подделать подпись отца на документах, потому что ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что вы с младшим братом живете одни. Да, мой ребенок никогда не узнает, каково это.
Обойдя Миллер, я становлюсь с ней лицом к лицу в прихожей.
– Комната Макса дальше по коридору. Можешь осмотреться сама, как только он проснется, а основная часть дома – в этой стороне. – Засунув руки в карманы, я киваю в противоположную сторону. – Пойдем.
– Боже, – стонет она, запрокидывая голову. – Не могу дождаться, когда услышу, как ты скажешь это в спальне.
Господи.
Я не знаю, с чего начать, чтобы понять, как работает мозг этой женщины, как она устанавливает эти ассоциации. Ей нравится нарушать мое равновесие, выводить меня из себя. Но это мой дом. Я здесь главный, и я устал от того, что эта двадцатипятилетняя женщина заставляет меня чувствовать себя мальчишкой-подростком, не способным ответить симпатичной девушке, выдающей самые идиотские высказывания.
Вместо того чтобы отступить или по обыкновению покачать головой, я делаю шаг к ней навстречу, вторгаясь в ее пространство, наклоняюсь и тихо, но внятно произношу:
– Если в постели ты такой же никудышный слушатель, как и в реальной жизни, Миллер, я могу пообещать, что никогда не разрешу тебе войти.
Красивые губки приоткрываются, широко распахиваются нефритовые глаза.
– Так-то, Монтгомери. В эту игру можно играть и вдвоем. А теперь пошли. – Я снова киваю в сторону другой части дома.
Она поджимает губы, сдерживая улыбку.
– Продолжай в том же духе, Кай, и я забуду о «бейсболисте» и буду называть тебя просто «папочкой».
У меня вырывается смешок, и на губах у Миллер появляется зеркальная улыбка.
Она стоит всего в нескольких дюймах от меня, скользя взглядом по моему лицу. Ее взгляд кажется слегка сексуальным, но в большей степени удовлетворенным. Как будто она гордится собой за то, что заставила меня рассмеяться.
– Спасибо, что поможешь мне с ним сегодня, – добавляю я, спеша выразить ей свою признательность за то, что она вернулась, прежде чем она преодолеет разделяющие нас два дюйма.